Книга Последнее искушение Христа, страница 121 – Никос Казандзакис

— Мне, мне этого недостаточно! — в отчаянии вскричал Иисус.

Услыхав его горестный крик, Иаков смутился, подошел к Учителю и взял его за руку.

— Тебе недостаточно, потому ты и идешь на крест. Прости, что я стал возражать тебе, Учитель. Иисус опустил руку на упрямую голову Иакова.

— Если Бог желает, чтобы на земле вечно распинали дух, благословен да будет крест. Да взвалим его на плечи наши с любовью, терпением и верою. И однажды он станет крыльями на плечах наших.

Все умолкли. Луна стояла теперь уже высоко в небе. Мертвенно-бледный свет струился на столы. Иисус сложил руки на груди.

— Окончен труд: все, что нужно было сделать, я сделал, все, что нужно было сказать, я сказал. Думаю, я исполнил свой долг до конца и потому могу сложить руки на груди.

С этими словами он кивнул сидевшему напротив Иуде, тот встал, затянул свой кожаный пояс, взял свой корявый посох, а Иисус сделал ему знак рукой, словно прощаясь.

— Этой ночью мы пойдем молиться под маслинами Гефсимании за Долиной Кедров. Отправляйся с милостью Божьей, Бог с тобой, брат мой Иуда.

Иуда открыл было рот, желая сказать что-то, но передумал. Дверь была распахнута настежь, и он стремительно вышел. С каменных ступеней послышался тяжелый топот его огромных стоп, спускавшихся вниз.

— Куда это он? — обеспокоенно спросил Петр, намереваясь подняться и пойти следом за Иудой.

Иисус остановил его:

— Закрутилось колесо Божье, не вмешивайся.

Поднялся ветер, языки пламени на семи свечниках заколебались. И вдруг резкий порыв задул светильники. Все внутри заполонил лунный свет. Нафанаил испугался и наклонился к приятелю:

— Это не ветер, Филипп. Кто-то вошел в комнату. Может быть, это смерть?

— А если и смерть, тебе какое дело? — ответил пастух. — Не за нами.

Он похлопал по спине друга, который все не мог прийти в себя.

— Большому кораблю — большое плавание, мы же — слава Богу! — челноки да ореховые скорлупки.

Лунный свет залил лицо Иисуса и поглотил его, не оставив ничего, кроме пары черных глаз. Иоанн испугался и тайком протянул руку к лицу Учителя, желая убедиться, что оно еще есть.

— Учитель, — прошептал он, — где ты?

— Я еще не ушел, любезный Иоанн, — ответил Иисус. — На мгновение я исчез, потому что думал о словах, сказанных мне когда-то неким подвижником на святой горе Кармиле. «Я погрузился в пять канав моего тела, словно свинья», — сказал он. «И как же ты спасся, дедушка? Тебе, наверное, пришлось выдержать тяжкую борьбу?» «Ничуть, — ответил он. — Однажды утром я увидел цветущее миндальное дерево и спасся». Цветущим миндальным деревом, любезный Иоанн, сегодня вечером показалась мне на мгновение смерть. Он встал и сказал:

— Пошли. Пришел час.

Иисус пошел впереди, а следом за ним — погрузившиеся в раздумья ученики.

— Пошли отсюда, — тайком сказал приятелю Нафанаил. — Только давай и Фому возьмем с собой.

Они попытались отыскать в лунном свете Фому, но тот уже успел свернуть в одну из узких улочек. Эти двое немного отстали, а когда Долина Кедров была уже близко, оторвались от остальных и пустились наутек.

Иисус спустился вместе с оставшимися учениками в Долину Кедров, затем поднялся на противоположный склон и пошел по тропе к масличной роще в Гефсимании. Сколько часов провели они здесь ночами под прадавними маслинами, беседуя о милости Божьей и людских беззакониях!

Они остановились. В тот вечер ученики плотно поели и много выпили, и потому сон одолевал их. Они расчистили ногами землю, освободив ее от камней, и приготовились к ночлегу.

— Троих не хватает, — сказал Учитель, оглядевшись вокруг. — Куда они делись?

— Сбежали… — гневно сказал Андрей. Иисус улыбнулся:

— Не осуждай их, Андрей. В один прекрасный день они вернутся, вот увидишь, — вернутся все трое, и у каждого из них будет самый царственный венец на челе — из терниев и бессмертника…

Сказав это, он прислонился к масличному древу и вдруг почувствовал сильную усталость.

Ученики уже улеглись, пристроив головы вместо подушек на крупных камнях.

— Иди сюда, Учитель, приляг между нами, — сказал, зевая, Петр. — Андрей постоит на страже, Иисус оторвался от дерева и сказал:

— Петр, Иаков, Иоанн, идемте со мной!

Его повелительный голос был полон печали.

Петр сделал вид, будто не слышит, вытянулся на земле и снова зевнул, но сыновья Зеведеевы взяли его за руки и подняли.

— Пошли. Не стыдно тебе?

Петр подошел к брату.

— Андрей, неизвестно, что может случиться. Дай мне нож. Иисус пошел впереди. Они вышли из-под масличных дерев на свет. Напротив в одеяниях из лунных лучей сиял белоснежный Иерусалим, небо над ними было, словно молоко, без единой звезды, а полная луна, которая ранее явилась их взорам при поспешном восходе, теперь неподвижно повисла.

— Отче, — пробормотал Иисус, — Отче сущий на небесах и на земле, мир, созданный Тобой, прекрасен — и тот, что мы видим, и невидимый нам. И я не знаю — прости меня, — не знаю, Отче, который из них прекраснее, — он склонился, взял пригоршню земли и вдохнул ее запах, напоивший все его тело. Очевидно, где-то поблизости росли мастиковые деревья — земля пахла древесной смолой и медом. Иисус прижал ее к щеке, шее, губам и прошептал:

— Какое благоухание, какая теплота, какое родное чувство! Слезы выступили у него на глазах. Он держал пригоршню земли и не желал расставаться с ней.

— Вместе, вместе мы пойдем на смерть, брате мой, — прошептал он. — Другого товарища у меня нет.

— Не могу больше, — сказал Петр, которому все это уже надоело. — Куда он ведет нас? Не пойду дальше, лягу здесь.

Он стал уж было высматривать место, чтобы прикорнуть где-нибудь в углублении, но тут увидел, что Иисус возвращается к ним, сразу же встрепенулся и первым пошел навстречу.

— Близится полночь, Учитель, — сказал Петр. — Неплохо было бы прилечь где-то здесь.

— Душа моя полна смертельной тоски, чада мои, — ответил Иисус. — Поищите место под деревьями и ложитесь, а я останусь здесь молиться под открытым небом. Но не спите, прошу вас, бодрствуйте и молитесь вместе со мной нынешней ночью. Помогите мне, чада мои, пережить этот тяжкий час. Он повернулся к Иерусалиму и сказал:

— Уходите. Оставьте меня одного.

Ученики удалились от него на расстояние брошенного камня и расположились под маслинами, а он пал лицом долу, прильнув устами к земле. Его разум, сердце, губы были неотделимы от земли, стали землею.

— Отче, — прошептал Иисус, — мне хорошо здесь — праху с прахом, оставь меня. Горька чаша, которую дал ты мне испить, очень горька, — это выше моих сил… Если это возможно, Отче, отними ее от уст моих.