Книга Невероятные похождения Алексиса Зорбаса, страница 36 – Никос Казандзакис

И вдруг я почувствовал слабость в коленях. По дороге от села между масличными деревьями показалась идущая волнующейся походкой, с полыхающими румянцем щеками, в черном платке на голове, вся сияющая красотой вдова.

Шла она, изгибаясь всем телом, словно черная пантера, и показалось мне, будто в воздухе резко пахнуло мускусом. «О, если бы можно было бежать!» – подумал я. Я прекрасно знал, что этот свирепый зверь не знает пощады и что победой могло быть только бегство. Но как бежать от нее? Вдова приближалась. Галька скрипела, словно шло целое войско. Она вскинула голову, платок соскользнул, и показались ее волосы – блестящие, цвета воронова крыла. Она молниеносно глянула на меня и улыбнулась. В глазах у нее было дикое наслаждение. Затем она очень быстро снова повязала голову платком, словно испугавшись, что я увидел сокровенную тайну женщины – ее волосы.

Я попытался поздороваться, поздравить ее, но язык присох к гортани, как в тот день, когда рухнула галерея и мне угрожала смертельная опасность. Тростник у изгороди сада качнулся, лучи зимнего солнца упали на золотые лимоны и апельсины с черной листвой, и весь сад засиял, словно рай.

Вдова остановилась, протянула руку и резким толчком открыла калитку в сад. В этот миг я и прошел мимо. Она повернулась, посмотрела снова, и брови ее заиграли.

Калитка осталась открытой, и я видел, как она, покачивая бедрами, исчезает среди апельсиновых деревьев.

Броситься в дом, запереть на засов дверь, подбежать к ней, схватить за талию и, не говоря ни слова, упасть вместе на постеленную кровать – вот как должен был поступить настоящий мужчина! Именно так бы и поступил мой дед и – дай-то боже! – мой внук, а я стоял на полпути и раздумывал…

– В другой жизни поступлю лучше. А теперь – пошли! – пробормотал я с горькой улыбкой.

Я углубился в зеленое ущелье, чувствуя на сердце тяжесть, словно после свершения какого-то смертного греха. Я все бродил и бродил. Было холодно, и я продрог. Я гнал прочь покачивающееся тело, улыбку, глаза, груди вдовы, но они возвращались снова и снова. Я бежал, словно за мной гнались.

Деревья еще не распустились, но почки уже набухли и потрескались. За каждой почкой чувствовались сжатые, скомканные, готовые вырваться на свет листья, цветы и будущие плоды. За сухой кожурой бесшумно и скрытно, денно и нощно созидалось посреди зимы великое чудо весны.

И вдруг радостный возглас вырвался у меня из груди: прямо передо мной в канаве стоял благородный предвестник будущего – цветущее миндальное дерево. Оно шествовало впереди всех прочих деревьев, провозглашая весну.

Мне стало легче. Этого я и желал. Я глубоко вдохнул слегка пряный аромат, сошел с дороги, спустился к дереву и присел на корточки под цветущими ветвями.

Я сидел долго, ни о чем не думая, беззаботно и был счастлив. Будто пребывая в вечности, под одним из райских древ.

И вдруг громкий голос вырвал меня из рая:

– Что это ты забрался в канаву, хозяин? Я уже с ног сбился, все тебя ищу. Скоро уже полдень. Пошли!

– Куда?

– Куда?! И ты еще спрашиваешь? К госпоже Хрюшке. Ты еще не проголодался? Поросенка вынули из духовки, от его запаха слюнки текут. Пошли скорей!

Я поднялся и погладил твердый ствол необычайного дерева, которое сумело явить чудо цветения. Проголодавшийся и в приподнятом настроении Зорбас быстро шагал впереди. Основополагающие потребности человека – еда, питье, женщина, танец – все еще нерастраченными продолжали пребывать в его танцующем теле. В руках у Зорбаса был какой-то предмет, завернутый в розовую бумагу и перевязанный золотой тесемкой.

– Новогодний подарок? – спросил я.

Зорбас засмеялся, чтобы скрыть волнение.

– Эх, чтоб не жаловалась бедняга! – сказал он не оборачиваясь. – Чтобы вспомнила былые почести… Она ведь женщина, не так ли? Жалостное создание.

– Фотография? Твоя фотография, пройдоха?

– Сам увидишь… Потерпи немного. Это я смастерил. Пошли быстрее.

Полуденное солнце приятно прогревало все тело до костей. И море тоже блаженно поблескивало в его лучах. Вдали вынырнул из моря и плыл укутанный легким туманом скалистый островок.

Мы уже приближались к селу. Зорбас подошел ближе и, понизив голос, сказал:

– А знаешь, хозяин, видел я ее в церкви. Я стоял впереди, рядом с певчим. И вот вдруг вижу: иконостас светится. Христос, Богородица, двенадцать апостолов отражают какое-то сияние… «Это еще что такое? – спрашиваю я и крестом себя осеняю. – Солнце?» Поворачиваюсь: вдова.

– Довольно болтать, Зорбас! – отрезал я и ускорил шаг.

Но Зорбас не отставал.

– Я ее вблизи видел, хозяин. На щеке у нее родинка – просто сводит с ума. Эх, и что это опять-таки за чудо – родинки на женских щеках! – Он снова удивленно выпучил глаза. – Ты-то сам, хозяин, видел? Кожа такая гладкая, и вдруг – черная крапинка. С ума сойти! Понимаешь, хозяин? Что об этом твои книги пишут?

– Пропадут они пропадом!

Зорбас довольно засмеялся:

– То-то же. Соображать начинаешь.

Мы быстро, не останавливаясь, прошли мимо кофейни.

«Госпожа вельможная» запекла в духовке поросенка и ожидала нас, стоя на пороге.

На шее у нее снова была желтая лента, а сама она была покрыта таким толстым слоем пудры и так густо накрасила губы помадой вишневого цвета, что просто ужас. При виде нас она тут же радостно задвигала всеми телесами, выцветшие глазки кокетливо заиграли и уставились на закрученные усы Зорбаса. А тот, едва задвинул засов на воротах, сразу же взял мадам за талию и сказал:

– С Новым годом, Бубулина! Посмотри-ка, что я тебе принес!

И поцеловал ее сзади в полную морщинистую шею.

Старая русалка радостно взвизгнула, но все ее внимание было сконцентрировано теперь на подарке. Она покосилась, словно рак, на сверток, схватила его, развязала золотую тесемку, глянула на подарок и громко вскрикнула.

Я тоже глянул на подарок и увидел вот что. Четырьмя красками – желтой, коричневой, серой и черной – пройдоха Зорбас нарисовал на куске картона четыре огромных, разубранных флагами крейсера. Море было розовым, а перед крейсерами, лежа на волнах, совершенно нагая, белоснежная, с распущенными волосами, стройными грудями и изогнутым рыбьим хвостом плыла с желтой ленточкой на шее русалка. Мадам Ортанс. И тащила она за собой на четырех канатах крейсеры с английским, русским, французским и итальянским флагами. А по углам картины свисали бороды – русая, каштановая, седая и черная как смоль.

Старая русалка тут же сообразила что к чему.

– Это я! – произнесла она, указывая с восторгом на русалку. – И вздохнула: – Ах, была у и меня когда-то державная мощь…

Она сняла со стены висевшее над кроватью, у клетки с попугаем круглое зеркальце и повесила туда творение Зорбаса. Лицо ее под густыми румянами стало совсем белым.