Онлайн книга «Брайтонский леденец»
Накануне вечером он отправил Роз домой и теперь неохотно тащился туда же. Не к чему больше бунтовать, придется жениться на ней, нужно обеспечить себе безопасность. Мальчишки с игрушечными пистолетами рыскали между кучами булыжника, группа девочек угрюмо следила за ними. Ребенок с железным обручем на ноге, хромая, налетел на него, он оттолкнул его прочь; кто-то пронзительно крикнул: «Уймите их!»… Эти люди вернули его мысли к прошлому, и он ненавидел их за это. То был словно зов его кошмарного детства, поры его невинности, но невинности здесь не было. Пришлось бы вернуться к самым истокам человеческой жизни, чтобы обнаружить ее; невинным был только слюнявый рот грудного ребенка, беззубые десны, хватающиеся за сосок, пожалуй, даже и не это — невинность была только в первом крике сразу после появления на свет. Он отыскал ее дом на Нелсон-Плейс, но не успел постучать, как дверь отворилась, Роз высматривала его сквозь разбитое окошко. — Ох, как я рада! — воскликнула она. — Я подумала, может… В мерзком коридорчике, где пахло уборной, она торопливо и горячо продолжала: — Ужас, что было вчера вечером… видишь ли, я всегда посылала им деньги… они ведь не понимают, что иногда человек остается без работы. — Я уговорю их, — успокоил ее Малыш. — Где они? — Будь поосторожней, — предупредила Роз. — На них нашла хандра. — Где они? Но было и так ясно, куда идти, — из коридорчика вела только одна дверь и лестница, устланная старыми газетами. На верхних ступеньках среди грязных пятен с газеты глядело смуглое детское личико Вайолет Кроу, изнасилованной и зарытой под Западным молом в 1936 году. Он отворил дверь: у закопченного кухонного очага с холодным погасшим углем сидели на полу родители Роз. У них был приступ хандры — они молча взглянули на него, равнодушные и надменные: маленький, тощий пожилой мужчина, лицо, как иероглифами, изборождено морщинами страданий, терпения и подозрительности; женщина — средних лет, тупая, злобная… Посуда была невымыта, печка нетоплена. — У них хандра, — громко объяснила ему Роз. — Они не позволяют мне ничего делать, даже разжечь огонь. Честное слово, я люблю, когда в доме чисто. Наш дом таким не будет. — Послушайте, мистер… — начал Малыш. — Уилсон, — подсказала Роз. — Уилсон. Я хочу жениться на Роз. Но поскольку она еще такая молодая, мне нужно получить ваше разрешение. Они и не подумали ему ответить. Они охраняли свою хандру, как будто это была блестящая фарфоровая безделушка, принадлежавшая только им одним, что-то такое, что они могли показать соседям как «свое собственное». — Бесполезно разговаривать с ними, когда у них хандра, — сказала Роз. Из деревянного ящика на них смотрела кошка. — Да или нет? — спросил Малыш. — Ничего не получится, — повторила Роз, — пока хандра не пройдет. — Ответьте на простой вопрос, — настаивал Малыш, — можно мне жениться на Роз или нет? — Приходи завтра, — предложила Роз, — тогда у них не будет хандры. — Не собираюсь я распинаться перед ними, — возразил он, — они должны гордиться… Вдруг мужчина поднялся и отшвырнул ногой кусок угля, отлетевший в другой конец комнаты. — Эй, ты, убирайся отсюда, — заорал он, — не хотим мы иметь с тобой дела. Не хотим, не хотим, не хотим! В его застывшем, бессмысленном взгляде мелькнул какой-то пугающий фанатизм, напомнивший Малышу Роз. — Замолчи, отец, не разговаривай с ним, — вмешалась женщина, оберегая свою хандру. — Я пришел по делу, — ответил Малыш. — Если вы не хотите подзаработать… — Он оглядел грязную и жалкую комнату. — Я думал, может, вам пригодятся десять фунтов… — Он видел, как сквозь тупое, злобное молчание просачиваются недоверие, жадность, подозрительность. — Не желаем мы… — начал было снова мужчина, но постепенно замолк, как граммофонная пластинка. Он погрузился в раздумье, видно было, как мысли его теснили одна другую. — Не хотим мы ваших денег, — отрезала женщина. У каждого из них было свое упорство. — Не обращай внимания на то, что они говорят. Все равно я здесь не останусь. — Постой, постой, — остановил ее отец. — И ты помолчи, мать. — Затем он обратился к Малышу: — Мы не можем отпустить Роз… даже за десять бумажек… да еще с неизвестным человеком. Откуда мы знаем, что ты будешь хорошо с ней обращаться? — Я дам вам двенадцать, — предложил Малыш. — Дело не в деньгах, — возразил мужчина. — С виду ты мне нравишься. И мы не станем препятствовать, если Роз устроится получше… только очень уж ты молод. — Пятнадцать — мое последнее слово, — предложил Малыш. — Берите или отказывайтесь. — Ты ведь ничего не можешь сделать без моего согласия, — заметил мужчина. Малыш слегка отодвинулся от Роз. — А я не очень-то и рвусь… — Давай в гинеях. — Я вам сказал свои условия… — Он с ужасом оглядел комнату — никто не может упрекнуть его, что он не сделал все возможное, чтобы избежать этого, не совершать больше преступлений… Когда мужчина открыл рот, ему показалось, что он слышит голос собственного отца, и эта женщина в углу — его мать, он торгуется из-за своей сестры и не испытывает никакого желания получить ее в жены… Он повернулся к Роз. — Я пошел, — и почувствовал, как в нем шевельнулась жалость к добродетели, которую не смогли ни исковеркать, ни уничтожить. Говорят, что у святых есть… как это?… «героические добродетели», героическое терпение, героическая выносливость, но он не мог разглядеть ничего героического в этом костистом лице, в выпуклых глазах; во время перебранки, когда в денежной сделке ее жизнь ставилась на карту, на лице ее отразилась только робкая тревога. — Ну ладно, — добавил он, — с тобой мы скоро увидимся, — и пошел к двери. У порога он оглянулся — можно было подумать, что здесь собралась дружная семья. И тут он уступил, нетерпеливо и презрительно: — Ладно. В гинеях. Я пришлю своего адвоката, — и вышел в зловонный коридор; Роз последовала за ним, задыхаясь от благодарности. Он довел игру до последней карты, даже нашел в себе силы усмехнуться и сказать ей приятное: — Я бы для тебя и на большее пошел. — Ты вел себя просто чудесно, — с обожанием воскликнула она, проходя мимо вонючей уборной, но восторг ее был ядом — он как бы утверждал ее право на него, прямо вел к тому, чего она от него ожидала, — к ужасающему акту вожделения, которого он не испытывал. Она шла за ним, пока они не выбрались на свежий воздух Нелсон-Плейс. Среди развалин района Парадиз играли дети, на пустыре, где когда-то был его дом, дул морской ветер. Смутный инстинкт разрушения шевельнулся в нем, словно радость наслаждения открытым пространством. |