Книга Приключения Оги Марча, страница 184 – Сол Беллоу

— Он все еще в тюрьме.

— Вы его знаете?

— Да. Для Стеллы это — падение. Связаться с таким после Камберленда! Ведь я и его знал.

— Кого?

Он не понял того, что сболтнул. Он вообще говорил необдуманно. Я почувствовал себя в шахте, заваленной внезапно обрушившейся породой. Страшное отчаяние, ярость и ревность бушевали во мне.

— Кто это? Какой Камберленд?

Он взглянул на меня и впервые увидел, как горят неизвестно почему мои глаза и какую боль я, по-видимому, испытываю. Думаю, он очень удивился и попробовал с достоинством выпутаться из неловкого положения.

Честно говоря, у меня и до этого разговора возникало ощущение, что рано или поздно, но нам с ней придется объясниться. Стеллу постоянно одолевали напоминаниями о долгах. Существовала какая-то темная история с автомобилем, который ей вроде бы не принадлежал. Тяжба по поводу квартиры в пригороде. Что это была за квартира — непонятно. И очень неохотно она призналась мне, что норковую шубу за семь с половиной тысяч долларов и бриллиантовое колье ей пришлось продать. Приходили какие-то официальные конверты, которые она не вскрывала. Я гнал от себя мысли об этих конвертах с прозрачной прорезью для напечатанного на машинке адреса.

И как забыть слова Минтушьяна в турецких банях? Возможно ли это?

— Кто такой Камберленд? — спросил я Стеллу. Она вышла из дамской комнаты, и я, подхватив под руку, шел с ней к такси. — Кто он такой?

— Не надо, Оги! Не продолжай, — побледнела она. — Наверное, мне следовало тебе рассказать. Но зачем? Если я знала, что люблю тебя, а рассказав, могу потерять.

— Это он подарил тебе норковую шубу?

— Да, дорогой. Но замуж я вышла за тебя, а не за него.

— А машина?

— Это тоже был подарок. Но, милый, люблю-то я тебя!

— А все, что есть в доме?

— Мебель? Но это же пустяки. Значение для меня имеешь только ты.

Мало-помалу ей удалось меня успокоить.

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— Да я уже года два не имею ничего общего с ним.

— Я не потерплю вторжения в нашу жизнь каких-то мужчин, — сказал я. — Мне это претит. Не желаю, чтобы между нами были тайны.

— Но в конце концов, — вскричала она, — для кого это было большим горем?! Я столько выстрадала из-за него, а все твое страдание сводится лишь к тому, что ты услышал его имя!

Однако теперь, подняв тему, трудно было положить конец обсуждению. Чтобы доказать беспочвенность моей ревности, ей пришлось рассказать мне все до мельчайших подробностей, и остановить столь бурный и искрящийся красноречием поток я был не в силах.

— Он скотина! — кричала она. — И трус, которому чужды все человеческие чувства! Я требовалась ему только для того, чтобы развлекать деловых партнеров! Он щеголял мной перед ними, потому что своей жены стыдился!

Все это не слишком согласовывалось с ее отношением к полученным от него вещам, которые доставляли ей немалое удовольствие, — вилле в Нью-Джерси, кредитам по открытым счетам, «мерседесу-бенцу». Всем этим она пользовалась с большим здравомыслием и рассудительностью. Она очень неплохо разбиралась в налогах, страховках и так далее. Конечно, нет ничего предосудительного в том, что женщине не чужд практицизм. Она может знать толк в подобных вопросах, почему бы и нет? Но с идеальным представлением о ее прошлом мне приходилось расстаться. Да и так ли оно необходимо, это идеальное представление?

— Он не желал, чтобы я была самостоятельна, и пресекал все мои попытки чувствовать себя независимой. Если выяснялось, что у меня на счету есть деньги, он заставлял немедленно их потратить. Он хотел видеть меня беспомощной и слабой. Один мой знакомый лесопромышленник, президент крупной компании, собирался открыть игорное заведение на Кони-Айленде. И предложил мне пятнадцать тысяч в год, чтобы я считалась хозяйкой клуба. Камберленд, узнав об этом, пришел в ярость.

— От него трудно было что-то утаить?

— Он нанимал детективов. Ты плохо знаешь такого рода людей. Он бы и Луну сумел арендовать, если бы счел это нужным.

— Я и не хочу знать больше того, что знаю.

— Ах, Оги, милый, помни только, что и ты совершал ошибки. Занимался контрабандой с канадскими иммигрантами. Крал. Разве так уж редко ты сбивался с пути?

Все это верно, но почему она, зная, как я ее люблю, не может угомониться и прекратить свою исповедь? И откуда взялся вдруг этот лесопромышленник? Неужели она всерьез намеревалась стать хозяйкой игорного заведения? Я все думал и думал об этом и чувствовал себя не в своей тарелке.

Кресло словно жгло, стискивая бока, и вся эта игривая баварская пестрота и чучела птиц вокруг утомляли и угнетали душу. Неужели опять выяснится, что я ошибся? Дрейфуя в шлюпке вместе с Бейстшоу, я тоже не мог избавиться от мысли, что мне суждено совершать ошибки, снова и снова.

И тем не менее я верил, что в конечном счете мы все преодолеем. Не хочу создать ложного впечатления, будто испытывал тогда полное и стопроцентное отчаяние. Это не так. Не помню точно, как звали святого, который, проснувшись однажды утром, вдруг встрепенулся и поведал всем о тайной своей уверенности в том, что, благословляя Землю, Господь распределял благословение не поровну и не покрыл все сущее слоем его одинаковой толщины, а варьировал этот слой, в разных местах по - разному. Я полностью солидарен с этим святым, считая Божьим благословением то чувство, amor fati, которое испытывал, то таинственное обожание, жертвой которого стал.

При всей лживости Стелла обладала и неким наивным простодушием. Так, плакала она всегда очень искренне, умея побудить жалость, однако заставить ее переменить свое мнение по какому-либо поводу было непросто.

К примеру, я пытался уговорить ее покороче стричь ногти-у нее всегда были очень длинные ногти, которые, обламываясь, причиняли ей боль. Я говорил:

— Господи! И зачем только так их отращивать! — И, взяв ножницы, приступил к делу. Она не противилась, но вскоре ногти опять оказывались непомерной длины. Или взять кота Джинджера — он был избалован и, просыпаясь среди ночи, сбрасывал на пол посуду и настольные лампы, требуя, чтобы его покормили. Все мои увещевания и просьбы запирать его в кухне оставались тщетными, и по ночам кот продолжал буянить, не давая нам спать.

Стелла без устали твердила о своем стремлении к независимости.

— Конечно! Кто же откажется от независимости!

— Нет, я не в том смысле. Не в смысле денег. Я мечтала делать то, что хочу, жить по-своему.

Он угнетал ее, внушала мне Стелла. Говорила она горячо и нервно стискивала руки, желая, чтобы я наконец ее понял.

— Обещая что-то мне позволить, он потом нарушал данное слово, поэтому с ним я рассталась и уехала в Калифорнию. Один знакомый обещал устроить мне кинопробу. Я понравилась и получила роль в мюзикле. А когда картина вышла на экраны, весь мой текст оказался вырезан и получилась я дура дурой: только улыбалась — вроде хочу что-то сказать, но так и не говорю! Я заболела, увидев на просмотре эту картину и то, во что превратилась моя роль! Оказывается, он воспользовался своим влиянием и заставил режиссера это сделать. Я послала ему телеграмму, написав, что между нами все кончено. На следующий день со мной случился приступ аппендицита и меня отвезли в больницу. А еще через сутки я увидела его возле своей кровати. Я сказала ему: «Как же ты объяснил жене свой отъезд?» И порвала с ним окончательно и бесповоротно.