Книга Две недели в другом городе, страница 90 – Ирвин Шоу

Она рассмеялась; в ее смехе не было обиды и самобичевания. Карлотта говорила таким тоном, словно речь шла о невинных шалостях ребенка.

— Никто не был предан мне так, как он, — продолжала Карлотта. — Мы встречались с ним в течение семи лет, а потом он ждал еще десять лет окончания нашего с тобой брака, и все это время, пока я жила с тобой, Катцер не позволял себе даже коснуться моей руки или заговорить о чем-то, не касающемся работы. И вот однажды он позвонил мне и сказал, что я не имею права губить себя. Попросил меня выйти за него замуж. В то утро я пребывала в состоянии жестокого похмелья и была готова согласиться на все, лишь бы меня оставили в покое. И все обернулось так, что годы, проведенные с ним до его смерти, оказались лучшими в моей жизни. Ты знал о его кончине?

— Да, — ответил Джек.

Два или три года назад он прочитал в газете о том, что Катцер умер прямо на ходу, поднимаясь по лестнице после обеда в свой кабинет. Чуткий, жестокий, интеллигентный, богатый, верный, не жалеющий себя. Хоронить его пришли тысячи людей, большинство из них были рады, что он умер. Счастливейшие годы жизни Карлотты…

— У разных людей разные периоды жизни оказываются лучшими, — продолжила Карлотта. — У одних это период между двадцатью и тридцатью годами. У других — между тридцатью и сорока. Кто-то никогда не обретает счастья. Мне было суждено испытать его после сорока.

— Тебе повезло, — сказал Джек.

— А как ты? Какой период был лучшим для тебя?

Лучший период. Джек мог бы ответить на этот вопрос. Отрезок времени, начавшийся с той минуты, когда он увидел «кадиллак» возле дома Карлотты. Утра в калифорнийском саду. Звонки от Делани — совсем иного, нежели сейчас, цельного, излучающего энергию. Война подвела черту. Но Джек не сказал Карлотте об этом. Та жизнь ушла в прошлое, которое не могло никого согреть.

— Я еще не пришел к окончательному заключению, — ответил он.

— Ты удивился, когда я сказала, что после твоего отъезда оказалась в глубочайшей депрессии?

— Немного.

— Какой ты меня считал?

— Ну, — произнес Джек, — наверное, я мог бы назвать тебя ненасытной.

Карлотта уткнулась в окно:

— Не слишком лестное мнение, да?

— Да, верно, — согласился Джек.

— Я не хотела терять тебя. — Карлотта повернулась к Джеку и серьезно посмотрела на него. — Адвокаты дали мне совет: если развод будет для тебя разорительным, ты, возможно, передумаешь.

— По вопросам любви, — заметил Джек, — очень мудро советоваться с адвокатами.

— Не издевайся надо мной, Джек, — попросила она. — Ты же сказал по телефону, что не держишь на меня зла.

— Я не говорил тебе, что я не держу зла на твоего адвоката. Если мне не изменяет память, поняв, что я не вернусь, ты не сообщила мне о своем намерении возвратить деньги…

— Я хотела наказать тебя. И к тому времени уже слишком далеко зашла. А еще меня беспокоило мое финансовое положение. Я никогда не откладывала деньги, а моя карьера клонилась к закату. Мужчина всегда способен позаботиться о себе.

— Я превосходно позаботился о себе. Иногда мне даже удавалось в течение одного года купить два костюма.

— Мне нужно было обеспечить себя, — произнесла Карлотта подавленным, жалобным тоном, который заставил Джека вспомнить ее посещение госпиталя. — Мои дела шли тогда так плохо, что, казалось, через пару лет я могу превратиться в шлюху. Ну, не ту, которую можно встретить на панели или в публичном доме, но все равно в шлюху. — Она улыбнулась. — Твои акции и облигации избавили меня от подобной участи. Это — величайшее достижение в истории Уолл-стрит, верно? Ты должен радоваться тому, что спас меня.

— Я радуюсь, — произнес Джек.

— Теперь я надежно обеспечена. Катцер об этом позаботился. Если с тобой что-нибудь случится, ты знаешь, где сможешь взять деньги в долг.

Джек рассмеялся.

— Можешь смеяться. — Карлотта пожала плечами. — Знаешь, Джек, ты не способен причинить мне боль. Я же сказала — сейчас пора моего счастья.

— Я слыву человеком, который желает счастья всем своим женам.

— Ты настроен враждебно, — заметила Карлотта. — Я надеялась, что все будет иначе. Что мы встретимся как друзья. Прошло столько лет…

Джек промолчал.

— Ты не любишь слово «друзья», — добавила она.

— Оно не вызывает у меня никаких эмоций.

— Этим ты меня не обидишь. Меня нельзя больше обидеть. Но пока ты не научишься относиться ко мне как к другу, ты не будешь счастлив.

— Ты выбрала подходящее место для проповеди христианской морали, — улыбнулся Джек. — Мы находимся перед собором Святого Петра.

— Что бы ты обо мне ни думал, я рада нашей встрече. Могу попросить у тебя прощения…

— А где буду просить прощения я? — произнес Джек.

— …за тот день в госпитале, — продолжила Карлотта, не обращая внимания на его слова. — Воспоминания о нем преследовали меня. Никогда в жизни я не вела себя так отвратительно. Я приехала туда утешить тебя, сказать, что после твоего возвращения наша жизнь будет иной, что я люблю тебя. Но меня охватило такое чувство вины, что я не смогла произнести ни одну из заготовленных фраз. Позволила себе быть глупой, эгоистичной дрянью. Знала, что делаю, но не могла пересилить себя и остановиться. Я проплакала всю дорогу, сидя в вагоне.

— Эта поездка была недолгой, — сухо заметил Джек; слова Карлотты не тронули его.

Автомобиль остановился, и они вышли из него; Джек попросил Гвидо подождать их, сказав, что они вернутся скоро.

— И на сем камне Я создам Церковь Мою, — сказал Джек.

Они пересекли площадь, окруженную колоннами, и направились мимо собора в сторону капеллы.

— Здесь сказано, — произнес Джек, касаясь Бедекера, — что лучшее время для осмотра капеллы — это утро. — Он недовольно поглядел на серое небо. — Наверно, имеется в виду июньское утро. Мы везде появляемся не вовремя, правда?

Джек бывал здесь уже дважды, но оба раза большое скопление перешептывающихся шаркающих туристов ухудшало восприятие живописи. Сейчас в капелле находилось всего несколько посетителей — два человека в черных одеждах молча сидели на скамейке у стены и двое студентов неторопливо переходили с места на место. Зал поразил Джека. Никогда еще произведения искусства не оказывали на него столь сильного воздействия. Он словно смотрел в глубокий кратер вулкана, коварное спокойствие которого таило в себе грозную опасность.

Эффект был вовсе не религиозным. Скорее антирелигиозным, подумал Джек. Глядя на потолок капеллы, Джек мог верить в Микеланджело, но не в Бога.

На потолке была изображена плоть. Человек есть плоть, Бог есть плоть, человек создан человеком. Бог создан человеком, все религии равны, все пророки и предсказатели в одинаковой степени правы и не правы, выбирай сам, кому из них внимать. На свитке дельфийской сивиллы можно разглядеть то же послание, что содержится в книге пророка Захарии — «Я угадываю».