Книга Царство Небесное силою берется, страница 41 – Фланнери О'Коннор

— Я никогда на разговоры времени не тратил. Я всегда дела делал.

— И что же такого ты сделал в последнее время? — спросил шофер. — Почему у тебя штанины мокрые?

Мальчик опустил глаза и стал смотреть на свои мокрые штаны. Казалось, они полностью отвлекли его от всех тех слов, которые он только что собирался произнести вслух, целиком завладев его вниманием.

— Очнись, парень, — сказал шофер. — Я спрашиваю, почему у тебя штанины мокрые?

— Потому что я их не снял, когда делал это, — сказал он. — Я ботинки снял, а штаны снимать не стал.

— А что такого ты делал?

— Мне домой надо, — сказал он. — Я там, на пятьдесят шестом, вылезу, а потом по просеке пойду. До утра, видать, как раз и доберусь.

— Почему у тебя штанины мокрые? — не отставал шофер.

— Я мальчика утопил, — сказал Таруотер.

— Одного-единственного, и только-то? — спросил шофер.

— Да.

Он потянулся и вцепился шоферу в рукав. Несколько секунд его губы шевелились. Потом они замерли и зашевелились снова, как будто он не находил слов, чтобы выразить свою мысль. Он закрыл рот, потом снова попытался что-то сказать и снова не издал не звука. Потом фраза наконец сорвалась с губ и пропала:

— Я окрестил его.

— Да ну? — сказал шофер.

— Случайно. Я не хотел, — еле слышно сказал мальчик. Потом, уже спокойнее, он произнес: — Слова сами вырвались, но это ведь ничего не значит. Заново не рождаются.

— Верно, — сказал шофер.

— Я хотел только утопить его, и все,— сказал мальчик. — Рождаются-то всего один раз. А это просто слова, они сами у меня с языка сорвались и ушли в воду. — Он сильно встряхнул головой, как будто хотел разогнать ненужные мысли. — А куда я еду, там только сарай, больше ничего, — начал он снова,— потому что дом сгорел. Но это так и надо. Я не хочу, чтобы от него что-нибудь осталось. Там теперь все мое.

— От кого, «от него»? — пробормотал шофер.

— От деда моего, — сказал мальчик. — Я назад еду. И оттуда больше уже никуда. Я теперь там хозяин. Никто и пикнуть не посмеет. Не надо мне было уезжать, да только я ведь должен был доказать, что никакой я не пророк. Ну, и доказал. — Он помолчал немного, а потом дернул шофера за рукав. — Доказал тем, что утопил его. Даже если я его и окрестил, это ведь случайно получилось. А теперь я должен только заниматься своим делом, пока не умру. Ни крестить никого не должен, ни пророчествовать.

Шофер быстро взглянул на него, а потом опять стал смотреть на дорогу.

— Не будет никакого светопреставления, никакого пламени, — сказал мальчик. — Есть люди, которые могут действовать и которые не могут. Вот и все. Я могу действовать, и я не голодный. — Слова срывались с губ, как будто выталкивая друг друга. Потом он вдруг замолчал. Он, казалось, следил за темнотой, которую всегда на одно и то же расстояние гнали вперед фары. На обочине то и дело возникали и исчезали какие-нибудь дорожные знаки.

— Какую-то чушь ты несешь, — сказал шофер, — но все равно, давай неси дальше. Мне спать нельзя. Я тебя не за ради прогулки везу.

— Мне больше нечего сказать, — сказал Таруотер слабым голосом. Казалось, что мальчик надорвет его, если будет много говорить, что голос его ломается после каждого произнесенного звука. — Я хочу есть, — сказал он.

— Ты же только что сказал, что не голоден, — возразил шофер.

— Я не голоден до хлеба насущного,— сказал мальчик.— Но я бы съел что-нибудь. Обед я есть не стал, а ужина не было.

Шофер порылся в кармане и достал слегка помятый сандвич, завернутый в вощеную бумагу.

— Вот, возьми, — сказал он. — Я от него только один раз откусил. Невкусный он какой-то.

Таруотер взял сандвич и сжал его в руке, не разворачивая.

— Давай ешь! — раздраженно сказал шофер. — Что с тобой такое?

— Когда я уже совсем соберусь что-нибудь съесть, раз, и нет никакого голода, — сказал Таруотер. — Как будто у меня в животе пусто, и эта пустота ничего туда не пускает. Если я его съем, меня вырвет.

— Эй ты, — сказал шофер, — смотри не наблюй мне тут. А если у тебя зараза какая, так вообще выметайся отсюда.

— Меня не тошнит, — сказал мальчик. — Меня сроду никогда не тошнило, только если съем слишком много. А то, что я его окрестил, так это ж просто слова. Я домой еду,— сказал он. — Я там теперь хозяин. Пока придется в сарае спать, пока не придумаю, где бы себе дом построить. Было бы у меня дури поменьше, я б его вытащил и на улице сжег. Не надо было дом сжигать вместе с ним.

— Век живи — век учись, — сказал шофер.

— У меня дядя все на свете знает, — сказал мальчик, — а только все равно дурак. Ничего сделать не может. Он только и делает, что думает. У него голова такая, с проводом, а к уху электрический шнур подключается. Он умеет мысли читать. Он знает, что заново не родишься. А я все то же знаю, что и он, только я еще и действовать могу. Я это доказал, — добавил он.

— Может, сменишь пластинку? — поинтересовался шофер. — Сколько у тебя сестричек дома?

— Я родился на поле скорбей, — сказал мальчик.

Он снял шляпу и почесал голову. Волосы у него были жидкие и тусклые, темные на фоне белого лба. Он положил шляпу на колени, как чашу, и заглянул в нее. Достал оттуда коробок спичек и белую карточку.

— Я это все себе в шляпу положил, когда топил его, —сказал он. — Боялся, что в карманах намокнет. — Он поднес карточку к глазам и вслух прочитал: — «Т. Фосетт Микс. Завод скобяных изделий. Мобил, Бирмингем, Атланта».— Он засунул карточку за ленту и надел шляпу обратно на голову. Спички он сунул в карман.

У шофера голова стала падать на грудь. Он тряхнул ею и сказал:

— Говори давай, мать твою.

Мальчик полез в карман и достал штопор-открывашку, который ему подарил учитель.

— Это мне дядя дал, — сказал он. — Он неплохой. Знает кучу всего. Думаю, эту вещь я как-нибудь использую. — И он посмотрел на удобно лежавший в ладони штопор. — Думаю, она мне как-нибудь пригодится, — попросил он, — открыть что-нибудь.

— Расскажи анекдот, — попросил шофер.

Внешний вид мальчика говорил о том, что анекдотов он никаких не знает. И о том, что навряд ли он вообще знает, что такое анекдот.

— Знаешь, какое самое величайшее изобретение человека? — спросил он наконец.

— Не-а, — сказал шофер, — какое?

Мальчик не ответил. Он снова смотрел вперед, в темноту, и казалось, уже забыл, что вообще задал вопрос.

— Какое самое величайшее изобретение человека? — раздраженно спросил водитель грузовика.

Мальчик повернулся и посмотрел на него, явно не понимая, в чем дело. У него в горле что-то щелкнуло, а потом он сказал: