Книга Голубчик, страница 26 – Ромен Гари

Попрощавшись со всем обществом, я хотел поскорее уйти восвояси, но комиссар остановил меня.

— Вы не можете идти по улице, обернувшись удавом, сказал он отеческим тоном. — Париж — город нервный, достаточно искры, чтобы вызвать взрыв. По инерции все худо-бедно идет своим чередом. Но если народ взбаламутить, показать ему иные возможности, он разнесет все к чертям.

В то же время комиссар протянул руку и потрепал буйную головушку Голубчика.

— Красота! Живая природа! — сказал он и вздохнул из глубины своей полицейской души.

— О-хо-хо! Бывает же!

— Еще бы! — подхватил я. — При моей профессии так приятно прийти вечером домой и найти образчик живой природы.

— Что и говорить, — подытожил он. — Ладно, идите, только будьте осторожны. Возьмите такси. Обстановка в Париже накалена до крайности. Все держится только в силу привычки. Недавно один тип бегал по улице и стрелял направо-налево, в правых и виноватых. А тут еще вы с вашим удавом… Люди примут это за покушение на привычный образ жизни. Ну, счастливо. Но больше не попадайтесь в трубу и не щекочите порядочных дам в неположенном месте. Конечно, конечно, это не вы, а удав, я все понимаю, но ответственность все равно на вас.

Он не сводил глаз с Голубчика. Все-таки не каждый день такое увидишь. Потаскушки и даже подчиненные комиссара тоже смотрели как зачарованные. В каменных джунглях не часто встретишь явление природы. Все люди как люди, а тут особь совсем другого вида!

— Да, это дело долгое и кропотливое, — сказал комиссар. Туманное замечание, но для меня в нем забрезжила Надежда.

Дома, как по заказу, меня ждала под дверью желтая бумажка: наконец-то Общество собралось принять меня в расчет. Я заполнил анкету очень тщательно: пригодится, если возникнут сомнения или придется доказывать свое существование. Всякое бывает. Когда население норовит перевалить за три миллиарда, а в ближайшее десятилетие подобраться к десяти, проблем хватает: тут и инфляция, и девальвация, и падение нравов, и рост поголовья на корню в мировом масштабе.

Пятница подходила к концу, а в субботу в пять обещала заглянуть мадемуазель Дрейфус.

Я стал готовиться. Поражать Иренэ показным блеском и пускать ей пыль в глаза ни к чему. Пусть меня любят ради меня самого. Поэтому я ограничился тем, что принял ванну и смыл последние следы канализации. Из ванной меня вытащил телефонный звонок. Натурально, кто-то опять ошибся номером. Я настолько привык отвечать: «Это ошибка», что стал и впрямь чувствовать себя ошибкой. Так часто звонят незнакомые люди, которые ищут кого-то другого. В этих поисках наугад другого существа есть что-то бесконечно трогательное: может, тут проявляется некое, отличное от обычного, телефонное подсознание…

Итак, я накрыл стол скатертью, украсил букетом ландышей в простой вазочке, расставил чайный сервиз на две персоны и положил две красные салфетки в форме сердечка. Сервиз на две персоны приобретен мною давным-давно: судьба требует, чтобы ей доверяли, и эти требования следует выполнять, тогда есть надежда хоть когда-нибудь ее задобрить. Но что подать гостье к чаю, я не имел ни малейшего представления. Как вспомню, сколько я натерпелся из-за разборчивости Голубчика! Однако мадемуазель Дрейфус живет в наших широтах уже давно и, надо полагать, не столь привередлива.

Спал я плохо, меня лихорадило — все из-за предстоящей встречи, ведь я был уверен, что мадемуазель Дрейфус действительно придет, а когда всю жизнь ждешь и ждешь любовь, оказываешься к ней совсем неподготовленным.

В голову лезли разные мысли. Я думал о том, что безупречность любой системы обеспечивается наличием фактора ошибки, и, значит, следует ждать его вмешательства. Что ж, как говаривал нам Вездесущий Голубчик, «прости им, ибо не ведают, что творят». Позволю себе и я заметить своим ученикам, в случае, если по опубликовании настоящего труда удостоюсь институтской кафедры, что предвестия грядущего предела мечтаний можно наблюдать под цветущими каштанами, на скамейках Люксембургского сада и в подворотнях, а именуются они «прологомены» (от греческого «пролог» и английского «men» — «люди»), то бишь «прелюдии». Перейдем, однако, к ошибке, касающейся нас вплотную.

* * *

Я был готов к приходу мадемуазель Дрейфус уже в два часа дня. Правда, она обещала к пяти, но при парижских уличных пробках!

Голубчика я расположил на самом виду, в кресле у окна. Выгодно освещенный, он весь сиял, словно аттракцион в луна-парке (от англ, to attract — приманивать), — это как приманка и задумано, чтобы понравиться мадемуазель Дрейфус.

Сам же нарядился в светлый костюм с зеленым галстуком. Одеваться следует внушительно, тогда не так опасно переходить улицу — вас считают персоной и потому обращают на вас внимание. Волосы у меня белесые и жидковатые, но, к счастью, это незаметно, потому что на мою внешность никто не смотрит. И ничего страшного, даже наоборот — тем явственней видны достоинства внутренние, лучшим выразителем которых является Голубчик в силу моей к нему привязанности. Прошу прощения за узловатость — это нервное.

В половине пятого раздался звонок. Меня охватил страх: вдруг опять ошиблись номером. Но я паял себя в руки и пошел открывать, стараясь держаться как можно раскованнее: когда девушка первый раз приходит в гости к удаву, она поневоле робеет, и надо поскорее поместить ее в свою тарелку.

На пороге стояла мадемуазель Дрейфус в рыжей мини и таких же сапогах выше колена, но это еще не все.

С ней были трое наших общих сослуживцев.

При виде их кровь отхлынула у меня от лица, так что мадемуазель Дрейфус обеспокоилась.

— Вот и мы, — сказала она, выпевая слова по туземному обычаю. — А что с вами, вы какой-то странный или забыли наш уговор?

Удушил бы наглецов! Вообще-то, вопреки укоренившемуся предрассудку, я совершенно безобиден, но этих троих сжал бы железной хваткой и удавил на месте. Вместо этого я осклабился, приветствуя гостей:

— Заходите.

И широко распахнул дверь — так подставляют грудь врагу.

Они вошли. Замначальника управления Лотар и двое молодых из сектора проверки, Бран-кадье и Ламбержак.

— Рад вас видеть, — сказал я им.

На самом деле я был бы рад провалиться сквозь землю. В моей двухкомнатушке прихожей практически нет, шаг — и сразу попадаешь в гостиную. Они без колебаний сделали этот шаг… Мадемуазель Дрейфус обернулась и посмотрела на меня с мягкой улыбкой. Зато другие…

На Голубчика они и не взглянули.

Они пожирали глазами стол.

Букетик ландышей.

Пару чайных чашек.

И пару салфеток сердечком, будь они неладны.

Всего по паре, все накрыто для пары сердец.

Их насмешливые взгляды сразили меня наповал, но, соблюдая приличия, я не дал себе воли и остался полуживым.

Какое коварство! Какая сокрушительная жестокость!