Онлайн книга «Завтрашние заботы»
– Жарко горит! – сказала Анна Сергеевна. Старик наконец собрался с духом и вышел. Тамара резала картину на квадратные кусочки. Из мохнатых, густых нитей старинного холста под бритвой сочилась пыль: пыль копилась в холсте добрую сотню лет. – Как ты думаешь, он очень плох? – спросила Анна Сергеевна. – Ага, – ответила Тамара. – Он доживет до весны? – Не знаю. – Мне обещали полкило масла за столовое серебро. Он не хочет менять серебро. Власть вещей, милая. Ты молода и не поймешь этого. Но она есть, власть вещей. Я, конечно, сменяю серебро. Мне уже обещали устроить полкило масла. – Тогда он дотянет, – сказала Тамара хрипло. Мороз все еще сидел в ней, в ее простывшем горле, в рукавах пальто, в отворотах высоких валенок, в сбившихся под шапкой волосах. Тело оттаивало и начинало сильно зудеть. – Нужно выжить назло немцам, – сказала Анна Сергеевна. – Вот ты принесла письмо, и мы протянем лишнюю неделю. Видишь, вчера я не могла заставить его вынести ведро, а сейчас он пошел. Он гордый и смелый человек, мой муж. Старик вернулся с пустым ведром в руках. – Почему ты так быстро? – спросила Анна Сергеевна. – Я вылил в окно, Аня, – бесстрашно ответил старик, глядя ей в глаза. Анна Сергеевна вздохнула и сказала: – Бог тебя простит, Александр! Тамара взяла ведро из рук старика и вышла в прихожую. «Я помоюсь немножко, потом я посплю у них, они хорошие, – думала Тамара. – Потом я отнесу письма в двадцать второй дом. Это лучше, когда куда-то надо идти обязательно». Старик опять сел в кресло, укрылся одеялом и читал книгу Платона. В белом, чистом тазу парила на «буржуйке» вода. Репродуктор ожил, из него слышалась музыка. Иногда от дальнего взрыва язычок огня в лампе трепетал, и тогда старик чертыхался – ему не разобрать было буквы в книге. – Нельзя читать о еде, – сказала Тамара старику. – Почему ты думаешь, что я читаю о еде? – спросил он. – Там пируют? Там идет пир, да? Брат Анны Николаевны все читал книгу о вкусной и здоровой пище и умер. – Нет, здесь нет о пище. Сытые люди редко писали о еде в книгах, девушка, – сказал старик, откладывая книгу. – Раздевайся, – сказала Анна Сергеевна. Тамара стала послушно раздеваться, а старик сказал: – Это книга о любви. Платон утверждает, что самое ценное на свете не вещи и символы их, а связи между всеми вещами мира. Всю жизнь он искал главную связь. И сказал, что нашел ее в любви. Но, я думаю, он соврал, он просто уверил себя в том, что нашел главную связь. Анна Сергеевна помогала Тамаре стянуть валенки и гамаши. – Сегодня стреляют очень долго, – сказала Анна Сергеевна. – Обычно они кончают раньше. – Сегодня большой мороз, и они знают, что хуже тушить пожары, – объяснила Тамара. – От снарядов загорается редко, – сказала Анна Сергеевна. – А голову мы будем мыть тоже? – Обязательно будете. Иначе у почтальона скоро вылезут волосы. А они ей еще пригодятся, – сказал старик. Тамара стояла посреди маленькой комнаты, освещенная огнем из «буржуйки», на куче своей одежды. – Ты бы отвернулся, дедушка, – сказала она. Старик закряхтел, вылез из кресла и стал прилаживать свое одеяло на окно. – Так будет меньше дуть, – объяснил он. А Тамара увидела себя в зеркале шкафа и удивилась. Она была не такая тощая, как думала. Ей давно казалось, что ноги вот-вот должны уже переломиться. – Ты будешь очень красивой, – сказала Анна Сергеевна. – Нет, я долговязая, – сказала Тамара. – Верь мне, милая! Я в этом понимаю толк. И давай мыться. – Я не хочу умереть, – сказала Тамара. Старик вдруг тихо заплакал. – Шура, не надо! – строго сказала ему жена. – Да-да, конечно, – стыдливо забормотал старик и взял письмо сына. – Ты еще приедешь к нам в гости после войны, – сказала Анна Сергеевна, намыливая Тамаре голову. – У тебя чудесные золотистые волосы. Тамара стояла, низко согнувшись над тазом, и слышала, как лопается в ушах пена. Тошнота подкатывала к горлу, и больше всего Тамара боялась сейчас, что упадет. – Но, Анна Сергеевна, судя по некоторым деталям в письме, наш старший сын воюет хорошо, – сказал старик. Он, очевидно, опять перечитывал письмо. – Сын пишет, что танки – страшная вещь. Когда мужчина пишет про что-нибудь «страшно» – это значит, что он уже переборол свой страх. – Петруша всегда был смелым мальчиком, – сказала Анна Сергеевна. – Как будто Павел заядлый трус! – сказал старик с раздражением. – Еще ничего не надо вынести и вылить? Тамара отжала волосы, и Анна Сергеевна накрутила ей на голову чалму из старой простыни. – Александр, посмотри время. Мне уже скоро на дежурство? – спросила она, обтирая Тамаре спину. – Сегодня ты не пойдешь на дежурство! – нахально, но не веря себе сказал старик. – Вот еще! – сказала Анна Сергеевна. – У нас даже осталось мыло! Ты хорошая, послушная девушка – Вероятнее всего, она будет вздорной, сварливой и злой бабенкой! – наперекор жене с вызовом заявил старик. – Не слушай его, – сказала Анна Сергеевна. – И скорее одевайся. Как бы это не кончилось воспалением легких. Хотя я знаю, что скоро тебе станет лучше. – Тебе еще много ходить сегодня? – спросил старик. – Мне надо ходить, пока смогу. В двадцать втором доме пять лестниц по семь этажей. – Тридцать пять этажей! Целый небоскреб! – сказал старик. – Пожалуй, тебе кое-что надо оставить и на завтра. Репродуктор умолк. Тишина потекла из него. Потом мужской голос объявил: «Граждане, начинается артиллерийский обстрел района! Граждане, не собирайтесь большими группами у подъездов зданий и в подворотнях!…» Старик выключил радио. – Значит, обстрел сейчас кончится, – сказал он. – Ага, – сказала Тамара. – Часик ты посидишь у нас, чтобы выровнялась температура, – сказала Анна Сергеевна. – И выйдем вместе. Я буду дежурить в домовой крепости – это угол Гангутской улицы и Фонтанки. А тебя я сейчас покормлю, Александр. Но старик не слышал. Он спал. Книга сползла с его колен и упала на пол. Анна Сергеевна постелила на угол стола чистую скатерть, поставила соль в хрустальной солонке, положила массивную вилку, нож и переставила с буфета высокую рюмку с засохшей розой. – Мы не будем его будить, – сказала Анна Сергеевна. – Он будет говорить, что я дала ему больше хлеба, чем взяла сама. И все будет отрезать от своего хлеба ломтики, и совать их мне, и ворчать, что я обманываю его всю жизнь. А когда он проснется один, то съест все, потому что не сможет дотерпеть до меня. |