Книга Равнодушные, страница 16 – Альберто Моравиа

— Подожди, — прервал ее Микеле. — Не знаю, что ты собираешься мне сообщить, но если речь идет о чем-то весьма серьезном, то любопытно, зачем тебе понадобилось выдавать тайну своей подруги?

Они посмотрели друг на друга.

— Зачем? — переспросила Лиза и медленно опустила глаза. — Да потому, что ты мне небезразличен! Больше того, я испытываю к тебе симпатию. И потом, я уже сказала — подобная несправедливость меня возмущает.

Микеле знал о прежних отношениях между Лео и Лизой. «Вернее, тебя, моя милая, возмущает, что у тебя увели любовника», — подумал он, но все же кивнул головой в знак согласия.

— Ты права, нет ничего хуже несправедливости!.. Ну, так в чем состоит ее ошибка?

— Видишь ли… десять лет назад твоя мать познакомилась с Лео Мерумечи…

— Уж не хочешь ли ты мне сообщить, — с мнимым ужасом прервал ее Микеле, — что Лео — любовник моей матери?!

Они вновь посмотрели друг на друга.

— Мне очень жаль, — с достоинством и с болью в голосе сказала Лиза, — но это так.

Короткая пауза. Микеле смотрел в пол, и ему хотелось расхохотаться. Глубокое отвращение сменилось горьким ощущением нелепости происходящего.

— Теперь ты можешь понять, — продолжала Лиза, — как возмутила меня твоя мать. Потребовать, чтобы ты унизился перед этим человеком!..

Микеле не шевелился и молчал. Перед глазами вновь встали мать, Лео, он сам, просящий прощения, крохотные фигурки, безнадежно затерявшиеся в бурном водовороте жизни… Но эти видения не оскорбляли его и не вызывали никаких чувств. Он хотел бы быть совсем иным, возмущенным, полным гнева и неукротимой ненависти. И ему было очень грустно, что все это оставляло его глубоко равнодушным. Лиза приподнялась и села возле него.

— Не надо, — сказала она, манерным жестом положив свою пухлую руку ему на голову. — Не надо… Наберись мужества. Я понимаю, как это должно тебя ранить… живешь уверенный, что человек достоин твоего уважения и любви, а потом… вдруг все вокруг рушится… Но это не так уж страшно, а главное, послужит тебе уроком.

Он покачал головой, покусывая губы, чтобы не рассмеяться. Лиза же решила, что его переполняет горе.

— Нет худа без добра, — напыщенным, медоточивым голосом изрекла она, продолжая гладить Микеле по голове… — Это сблизит нас. Хочешь, я стану для тебя тем же, чем прежде была твоя мать?… Скажи, хочешь, чтобы я стала твоим другом, поверенной твоих тайн?

Она говорила искренне, но голос ее звучал до того фальшиво, и приторно-ласково, что Микеле хотелось зажать ей рот ладонью. Он продолжал сидеть неподвижно, упрямо наклонив голову. Он видел себя, словно в зеркале, сидящим на диване с растерянным и глупым видом, рядом с Лизой, и сама сцена казалась ему такой нелепой, что был один-единственный способ не расхохотаться, — по-прежнему не шевелиться.

Лиза сделалась еще более заботливой.

— Ты станешь навещать меня… мы будем беседовать… И вместе постараемся построить новую жизнь.

Он украдкой взглянул на нее, — лицо, обрамленное венчиком белокурых волос, красное, возбужденное. «Вот как ты собираешься строить вместе новую жизнь!» Он вспомнил о ее мнимом родственнике, который должен был прийти утром… «Почему бы не принять несуществующего родственника всерьез и не воспользоваться этим? Почему бы не притворяться и дальше?» Он поднял голову.

— Это было тяжким испытанием, — произнес он голосом человека, еле подавившего боль и горечь. — Но ты права… Я должен начать новую жизнь.

— Конечно, — горячо одобрила Лиза. Снова наступила глубокая тишина. Оба, хотя и с разными целями, притворялись погруженными в мечтательную поэтическую задумчивость. Они неподвижно сидели рядом, уставившись в пол.

Легкий шелест. Рука Микеле скользнула вниз и обвила Лизу за талию.

— Нет, — отчетливо произнесла она, не шевелясь и не оборачиваясь, словно отвечая на заданный самой себе вопрос. Микеле хмуро усмехнулся, — он испытывал смутное волнение и еще сильнее привлек ее к себе.

— Нет, нет, — слабеющим голосом повторила она, но уступила и склонилась головой ему на плечо. Миг нежных объятий, а затем Микеле взял ее рукой за подбородок и, не обращая внимания на лживый, протестующий взгляд, поцеловал в губы.

Выпустил ее из своих объятий.

— Ты скверный мальчик, — патетически сказала Лиза со слабой, благодарной улыбкой. — Скверный и дерзкий.

Микеле поднял глаза, и равнодушно посмотрел на нее. Его худое, мрачное лицо осветилось улыбкой. Он протянул руку и изо всех сил ущипнул Лизу в бок.

— Ой, ой! — вскрикнула она, отбиваясь и громко хохоча. — Ой, ой! — Она вскидывала руки и дрыгала ногами. Наконец сползла с дивана, дергаясь всем телом. Юбка сильно задралась, обнажив мускулистые, белые ляжки. Тут Микеле отпустил ее. Она снова села на диван и одернула юбку.

— Какой же ты коварный! — фальцетом сказала она, сжимая рукой бурно вздымающуюся грудь. — Какой коварный!

Микеле молчал и с угрюмым любопытством разглядывал ее.

— А ведь ты должен был меня поцеловать вот так, смотри.

Она сложила губы бантиком и слегка прижалась ими к губам Микеле. Затем откинулась назад, удовлетворенно поблескивая глазами.

— Вот так ты должен был меня поцеловать, — капризно, с глупым видом повторила она, пытаясь скрыть возбуждение.

Микеле скривил рот в усмешке, поднялся и, сунув руки в карманы, стал прохаживаться по будуару, разглядывая аляповатые акварели на стенах. Он был взбудоражен и зол.

— Нравятся тебе? — внезапно настиг его сзади голос Лизы. Он повернулся.

— Дрянь, — сказал он.

— Неужели? — растерянно переспросила Лиза. — Мне они всегда казались красивыми.

Они снова сели на диван. У Микеле стучало в висках, щеки пылали.

«Постыдная комедия», — с отвращением подумал он. Но едва они очутились на диване, он опрокинул Лизу на подушки, точно хотел овладеть ею. Она смежила дрожащие веки с отталкивающим и нелепым выражением экстаза на лице. Впечатление было столь неприятным, что у него сразу пропало всякое желание. Он равнодушно поцеловал ее в губы и с тихим стоном уткнулся головой в ее теплый живот. Приятная тьма. «Так бы лежать до самого вечера, — подумал он. — Не видеть ее больше и не целовать». Он почувствовал, что она нежно гладит пальцами его волосы.

— Что с тобой? — наигранно-проникновенным голосом спросила она.

— Всякие мысли одолевают, — многозначительно ответил он и закрыл глаза.

«Достаточно сделать над собой небольшое усилие, чтобы быть искренним. Между тем оба делают все, чтобы скрыть истину». Он вздохнул. Ему вдруг показалось, что он понял самое важное. «Зачем я сюда пришел? Для чего я лгу? Ведь было так просто сказать ей правду и уйти».

— Ты прав, — отозвалась Лиза, не переставая гладить его волосы. — Во всем… Но теперь тебя не должны мучить грустные мысли… Ты больше не будешь нуждаться в других… Все заботы я возьму на себя. Мы будем вместе… Вдвоем на целом свете.