Онлайн книга «Дневник безумного старика»
|
— Как жаль, что ты не можешь пойти! Но я тебе всё расскажу, когда вернусь, — сказала мне Сацуко, убегая. Волей-неволей мне пришлось отдыхать. Приходил только господин Судзуки, чтобы делать иглоукалывание. Сеанс продолжался с половины третьего до половины пятого, — тяжело и мучительно. Он дал мне отдохнуть в промежутке минут двадцать. В школе каникулы, Кэйсукэ с детьми из Цудзито поедет в Каруидзава. С ними поедут моя жена и Кугако. — Я приеду в августе, — сказала Сацуко, — пожалуйста, присмотрите за Кэйсукэ. Дзёкити тоже приедет в следующем месяце в отпуск дней на десять. Наверное, в то же время сможет приехать и Сэнроку из Цудзито. Харухиса говорит, что очень занят на телевидении, днём декораторы относительно свободны, но каждый вечер у них очень много работы… 26 июля. В последнее время мой день проходит следующим образом. Встаю приблизительно часов в шесть. Иду в уборную. Мочусь, первые несколько капель в стерильную пробирку. Затем раствором буры промываю глаза. Раствором серы тщательно полощу рот и горло. Потом очищаю дёсны зубной пастой «Колгейт» с хлорофиллом. Надеваю челюсть. Около получаса гуляю в саду. Лежу на доске. Сеанс удлинился до тридцати минут. Потом завтракаю, это единственный раз, что я ем в спальне. Стакан молока, гренок с ломтиком сыра, чашка овощного супа, что-нибудь из фруктов, чашка чёрного чаю. За завтраком принимаю одну таблетку алинамина. Потом в кабинете просматриваю газеты, пишу в дневник и, если есть время, что-нибудь читаю, но большей частью до обеда я веду дневник, а иногда — после полудня или вечером. Часов в десять утра приходит в кабинет Сасаки, измеряет мне давление. Раз в три дня делает мне укол, 50 мг витаминов. В полдень в столовой — второй завтрак, обычно это чашка вермишели и что-нибудь из фруктов. С часу до двух сплю в спальне. Три раза в неделю — в понедельник, среду и пятницу — с двух до четырёх приходит господин Судзуки делать иглоукалывание. С пяти часов лежу тридцать минут на доске. В шесть часов гуляю в саду; утром и вечером в сопровождении Сасаки, иногда — Сацуко. В половине седьмого ужин: чашка рису с приправами, которых мне разрешено много, поэтому каждый день мне дают что-то другое. Вкусы у стариков и молодёжи разные, и в семье готовят разные блюда. Едят все кто когда хочет. После ужина слушаю радио. Чтобы не утомлять глаза, вечером ничего не читаю и даже почти не смотрю телевизор. Я не забываю того, что мне сказала Сацуко днём позавчера, в воскресенье, 24 числа: я проснулся часа в два дня и ещё лежал в постели, как вдруг дверь в ванную открылась и показалась голова Сацуко. — Когда я принимаю душ, я никогда эту дверь не закрываю. Всегда можете её открыть. Случайно слетели с её губ эти слова или намеренно сказала она — не знаю, но они меня чрезвычайно заинтересовали. Весь день, когда жарили мясо, и вчера, когда я оставался в постели, сказанное не выходило у меня из головы. Сегодня днём, проснувшись часа в два, я на некоторое время пошёл в кабинет, но в три часа вернулся в спальню. Я знал, что, если Сацуко никуда не уходит, она часа в три принимает душ. Я попробовал тихонько толкнуть дверь в ванную. В самом деле, дверь не была заперта. Слышался шум льющейся воды. — Что тебе угодно? Я лишь легко коснулся двери, и даже нельзя было сказать, что она дрогнула, но Сацуко, по-видимому, сразу же заметила. Я растерялся, но в следующий миг смело произнёс: — Ты сказала, что никогда не запираешь дверь, вот я и решил проверить. При этом я сунул голову в ванную. За белыми занавесками с широкими зелёными полосами она принимала душ. — Убедился, что не лгу? — Убедился. — Что же ты стоишь там, входи. — Можно войти? — Ты же хотел войти. — Мне особенно ничего не нужно… — Ладно-ладно, но если ты начнёшь волноваться, ты поскользнёшься и упадёшь. Доски были подняты, и весь кафельный пол был залит водой. Я осторожно вошёл и запер за собой дверь. В просвете между занавесками мелькали её плечи, колени, ступни ног. — Тебе ничего не нужно, тогда мне будет нужно… Шум душа прекратился. Повернувшись ко мне спиной, она выпрямилась, и над занавесками показалась верхняя часть её тела. — Пожалуйста, возьми полотенце и вытри мне спину. У меня вся голова мокрая. Она сняла виниловую шапочку, и несколько капель попали на меня. — Не бойся, вытирай посильнее. Ах, я забыла, что у папаши левая рука болит. Тогда правой рукой, посильнее. В тот же миг, не выпуская из рук полотенца, я обхватил её, прильнул губами к пышной округлости её правого плеча, прикоснулся языком к её коже — и получил оплеуху по левой щеке. — Что за нахальные ухватки! — Мне показалось, что ты позволила… — Ничего подобного! Вот расскажу обо всём Дзёкити! — Извини, извини… — Уходи, пожалуйста! — но тут же прибавила: — Не нервничай, не нервничай, медленнее, а то поскользнёшься. Добравшись до выхода, я почувствовал, как она тихонько подтолкнула меня в спину кончиками своих нежных пальчиков. В спальне я сел на кровать и отдышался. Вскоре она вошла ко мне. На ней был тот же крепдешиновый халат. Я посмотрел на китайские туфельки, вышитые пионами. — Извини меня. Я так грубо обошлась с тобой. — Нет, ничего… — Больно? — Нет, не больно, но я немного испугался. — У меня привычка давать мужчинам пощёчины. Чуть что, я сразу пускаю в ход руки. — Я так и подумал. И многих тебе приходится так отваживать? — Но тебя-то мне не надо было хлопать… 28 июля. Вчера из-за сеанса иглоукалывания не мог, но сегодня в три часа я опять приложил ухо к двери в ванную. Она не была заперта. Слышался шум воды. — Входи-входи. Я жду тебя. Прости за вчерашнее. — Я так и думал, что ты извинишься… — С годами все становятся упрямыми. — Позавчера ты меня выгнала, поэтому я должен получить вознаграждение… — Что за шутки! Поклянитесь никогда больше ничего подобного не делать. — Если бы ты разрешила поцеловать себя в шею. — Я боюсь щекотки. — Тогда куда? — Никуда. У меня весь день было отвратительное ощущение, как будто на меня упал слизняк. — А если бы на моём месте был Харухиса? — затаив дыхание, спросил я вдруг. — Опять хлопну. В прошлый раз я ударила вполсилы. — Тебе не надо деликатничать со мной. — У меня гибкая рука. Если я ударю по-настоящему, будет больно так, что из глаз посыпятся искры. |