Книга Мелкий снег, страница 100 – Дзюнъитиро Танидзаки

В марте же стало известно об отъезде Катерины Кириленко в Германию на пароходе «Шарнхорст». После посещения Кириленок в позапрошлом году Сатико с мужем намеревались как-нибудь пригласить их к себе, но так и не собрались, общение с русским семейством ограничивалось лишь случайными встречами в электричке или на улице. Впрочем, Таэко по-прежнему потчевала своих близких рассказами о «бабусе», Катерине, о её брате и о Вронском, По её словам, в последнее время Катерина заметно охладела к куклам, но занятий всё же не бросала и время от времени неожиданно появлялась у Таэко в студии, чтобы показать ей очередную работу. За эти годы, считала Таэко, она многому научилась.

С некоторых пор у Катерины появился «молодой человек». Его звали Рудольф, он был родом из Германии. Таэко считала, что именно он виноват в том, что у Катерины пропал интерес к куклам, — Рудольф интересует её куда больше. Он служил в Кобэ, в какой-то немецкой компании. Таэко не раз встречала их там с Катериной.

По словам Таэко, у Рудольфа была типично немецкая внешность: он высок, широкоплеч и не столько красив, сколько силён и крепок физически.

Если верить Катерине, она собралась в Германию потому, что, встретив Рудольфа, полюбила эту страну. Кроме того, в Берлине у Рудольфа есть сестра, которая сможет приютить её в своём доме. По Таэко подозревала, что Берлин для неё всего лишь, так сказать, пересадочный пункт, оттуда Катерина поедет в Англию, где находится её дочь.

— И что же, «Юдофу» едет вместе с ней?

С лёгкой руки Таэко, придумавшей этот каламбур, всё в доме именовали Рудольфа не иначе как «Юдофу» — «Варёное тофу [79] ».

— Нет, «Юдофу» остаётся в Японии. Он даст Катерине рекомендательное письмо к сестре.

— Съездив за дочерью в Англию, Катерина вернётся в Берлин и будет дожидаться там своего «Юдофу»?

— Гм… Не думаю.

— Стало быть, на этом их роман кончается?

— Скорее всего да.

— Подумать только, как всё у них просто.

— Рано или поздно это всё равно должно было случиться, — заметил Тэйноскэ. Разговор происходил за ужином. — То, что было между ними, — не любовь, а так, короткая интрижка.

— А я их вовсе не осуждаю, — сказала Таэко. — Разве двое одиноких людей, к тому же живущих на чужбине, не имеют права на такую «интрижку»?

— Кстати, когда отплывает корабль?

— Послезавтра в полдень.

— У тебя много дел послезавтра? — спросила Сатико мужа. — Было бы хорошо, если бы ты сумел выкроить время и вместе с нами проводить Катерину. Неудобно, что мы никак не ответили на гостеприимство Кириленок.

— Да, нужно было найти время и пригласить их на ужин.

— Поэтому я и хочу, чтобы ты приехал в порт. Эцуко будет в школе, но мы всё туда собираемся.

— И Юкико тоже? — спросила Эцуко.

Юкико улыбнулась и пожала плечами.

— Да, мне хочется взглянуть на корабль.

* * *

В назначенный день Тэйноскэ, который с утра был занят на службе, сумел приехать в Кобэ к самому отплытию корабля. Ему не удалось даже толком попрощаться к Катериной. Провожающих было не так много — всё родные, Вронский, Сатико с сёстрами, какой-то молодой человек, на которого Таэко указала зятю глазами, шепнув: «Это и есть Рудольф», — и ещё трое или четверо иностранцев и японцев, которых Макиока не знали. Тэйноскэ и его спутницы уходили с пристани вместе с «бабусей» и Кириленко. К тому времени, как они распрощались на набережной, Рудольфа и прочих провожающих поблизости уже не было.

— «Бабуся» просто молодец. Ни чуточки не постарела, — одобрительно произнёс Тэйноскэ, глядя вслед подтянутой пожилой даме, грациозно и быстро шагавшей рядом с сыном.

— Интересно, суждено ли ей снова увидеть Катерину? — сказала Сатико. — Как бы молодо она ни выглядела, годы есть годы…

— Подумать только, прощаясь с дочерью, она не проронила ни слезинки, — заметила Юкико.

— Куда там! По-моему, ей было неловко оттого, что мы плакали.

— Того и гляди, начнётся война. Какой же отчаянной нужно быть, чтобы вот так, одной, отправиться в Европу! И «бабуся» не побоялась её отпустить.

— Катерина немало повидала на своём веку: Россия, Шанхай, Япония. А теперь её ждут Германия и Англия.

— «Бабуся», при её нелюбви к Англии, вряд ли одобряет эту поездку.

— Она сказала мне так: «Мы с Катериной постоянно ссоримся. Зачем же мне горевать? Я радуюсь!»

Давно уже Таэко не потешала своих близких передразниванием «бабуси». Только что всё они имели возможность услышать нечто подобное из уст самой «бабуси» и теперь громко смеялись прямо на улице.

— А Катерина изменилась — похорошела, стала более женственной. Прежде она не казалась мне такой красивой, — сказал Тэйноскэ, усаживаясь вместе со своими спутницами перед стойкой в ресторанчике «Ёхэй». Места для себя они зарезервировали ещё утром и пришли сюда с набережной пешком.

— Всё дело в косметике. И потом, сегодня она была одета особенно элегантно.

— Сатико права, — согласилась Таэко. — Встретив «Юдофу», Катерина стала краситься более ярко, и это ей к лицу. О, она весьма уверена в себе, «Вот увидите, Таэко-сан, — сказала она мне, — я найду себе в Европе богатого мужа».

— Раз она ставит себе такую цель, значит, её финансовые дела обстоят не лучшим образом.

— У неё есть некоторая сумма на первое время, а позже, если понадобится, она сможет устроиться в какой-нибудь госпиталь сестрой милосердия, как когда-то в Шанхае.

— А с «Юдофу», как видно, покончено теперь навсегда…

— Похоже, что так.

— Хорошо ещё, что он напоследок соблаговолил написать рекомендательное письмо сестре. Вы обратили внимание, как он раза два махнул Катерине ручкой и тут же удалился с пристани?

— Да, японец никогда так себя не повёл бы.

— Если бы так поступил японец, его следовало бы называть не «Юдофу», а «Судофу» — «Прокисший тофу», — сострил Тэйноскэ.

— Кажется, я встречала это имя в каком-то французском романе, — сказала Сатико, не поняв, шутки.

— Наверное, у Ференца Мольнара, [80] — лукаво подсказал Тэйноскэ.

* * *

В тесном ресторанчике за изогнутой в форме буквы «Г» стойкой могло уместиться человек десять, не больше. С появлением Тэйноскэ и его спутниц не осталось ни единого свободного места. Рядом с ними сидел какой-то пожилой человек, скорее всего биржевой маклер с соседней улицы, с двумя своими подчинёнными, а у противоположного конца стойки расположились две молоденькие гейши и ещё одна, постарше. Между стульями и стеной оставался такой узенький проход, что протиснуться в глубь помещения было не так-то просто.