Книга Греческое сокровище. Биографический роман о Генрихе и Софье Шлиман, страница 28 – Ирвинг Стоун

Генри негромко чертыхнулся.

— А зачем ей это нужно? Отомстить тебе?

— Она не мстительна.

— Может, она еще любит тебя? Он изумленно вскинул брови.

— Никогда она меня не любила.

— Зачем же тогда вышла за тебя?

— Я почти вынудил ее к этому. Мы были знакомы несколько лет, она дважды отказывала мне, а когда я вторично разбогател в Калифорнии и вернулся в Петербург, то устоять перед моими деньгами было невозможно.

— Она родила тебе троих детей.

— Да, — горько выдохнул он. — Первый еще был желанный, зато двух других я выманил у нее хитростью. Насколько я понимаю, она любила только одного человека—мадам Роллер. Они были неразлучны.

Снедаемая беспокойством, она написала епископу Вимпосу. Тот ответил, что у него накопилась масса дел в столице, а вырваться все не удается, но через несколько дней он приедет.

Войдя в прихожую их нового дома, он воздел руку и сделал крестное знамение.

— Благослови, Господи, вошедший под кровлю Захариеву и спасший его с домочадцы, благослови и помилуй живущих в сем доме.

Он протянул Софье руку, она поцеловала ее. Потом передала ему угрозу Екатерины добиться от греческого суда признания незаконности ее замужества.

— Наша церковь и русская православная церковь во многом схожи. Если первая жена Генри добьется того, что русский суд признает их брак нерасторженным, то способно это как-нибудь повлиять на отношение нашей церкви?

Епископ Вимпос задумался.

— Не знаю, сталкивались ли мы с подобным случаем когда-нибудь прежде. Посоветуюсь с архиепископом.

Софья не знала куда себя деть, пока он отсутствовал.

— Дорогая, вот что говорит архиепископ: поскольку с июня 1869 года Генри законный гражданин Соединенных Штатов и таким образом уже не подданный российского императора, ни российский, ни какой другой суд не вправе опротестовать его развод. Если не ошибаюсь, он получил гражданство в Калифорнии, когда штат был присоединен к остальным?

Софья нахмурилась.

— Да, он говорил, что автоматически гражданами стали все мужчины, находившиеся в Калифорнии в 1850 году, когда штат включили в союз штатов, но по его дневнику получается, что он был там не раньше 1851 года. Потом он вернулся в Россию, почти пятнадцать лет у него там были и семья, и дела, и, насколько мне известно, он не вспомнил, что он американец, пока не понадобился развод.

— Где его документы о натурализации? В столе?

— Да. Пойдем в кабинет.

Софья извлекла из бюро четыре пространных юридических документа. Кончив чтение, Вимпос поднял на нее встревоженные глаза.

— Что он давний гражданин Соединенных Штатов — это почти., правда… Почти… Первые бумаги он выправил еще в Нью-Йорке, вот они. Он объявляет здесь о своем желании стать гражданином Соединенных Штатов и расторгает свои обязанности в отношении любой другой страны. Здесь есть дата: 17 февраля 1851 года, его подпись и печать суда. Следующую бумагу он подписывает также в Нью-Йорке 29 марта 1869 года — восемнадцать лет спустя. Текст присяги тот же. В этот день некто Джон Болан присягает, что «он хорошо знает вышеупомянутого просителя, Генри Шлимана, и что указанный проситель проживал на территории Соединенных Штатов не менее пяти лет до настоящего момента и не менее года в штате Нью-Йорк к моменту подачи настоящего заявления». На основании свидетельства Джона Болана Генри и был признан законным гражданином Соединенных Штатов.

— _Но это неправда! Он пишет в дневнике, что приехал в Нью-Йорк 27 марта 1869 года, всего за два дня до появления в суде. Он один раз останавливался в Сакраменто в 1851 году, потом в том же году несколько дней пробыл в Сан-Франциско, а в следующий раз был в Сан-Франциско проездом в 1865 году, возвращаясь из путешествия по Востоку.

Софья сидела бледная. Епископ рассеянно гладил бороду.

— Если он получил гражданство на основании лжесвидетельства…

— То его развод тоже незаконный, — сказала Софья сквозь слезы. — Адвокат быстро разберется с этими датами. Ах, дядя, что же делать?

— Генри должен добиться, чтобы его первая жена сама подала на развод, причем в России. Это можно сделать?

— Да.

— Каким образом?

— Деньги. Генри посылал им вполне приличное содержание, но теперь ему придется предложить ей часть своего состояния.

— А он пойдет на это?

— Когда у него что-нибудь не ладится, для него истинная мука расстаться даже с драхмой. Но сейчас ему придется пересилить себя. Я должна защитить права своего будущего ребенка.

— Господь на твоей стороне, — улыбнулся епископ.

На ее стороне был и Генри. Он пришел к полюбовному соглашению с Екатериной, и та добилась развода с ним в русском суде. Так что эти неприятности благополучно кончились.

И сразу начались новые: разразилась франко-прусская война. Генри питал привязанность к земле предков, но он оставил родину в девятнадцать лет, почти два десятилетия был русским подданным, а потом привязался к Парижу в не меньшей степени, чем Софья к Афинам. Сердцем он был на стороне французов. Эти чувства окончательно взяли верх, когда он получил известия, что германский снаряд снес до основания дом на площади Сен-Мишель, стоявший впритык к его собственному. 19 сентября 1870 года немцы взяли Париж в кольцо. Каждый день приносил все более страшные подробности: Булонский лес вырублен, погибли деревья на Елисейских полях и в Тюильри. В столице голод, парижане съели всех лошадей.

И вот пришла печальная весть: все четыре дома, составлявшие значительную часть его состояния, погибли при обстреле.

Было множество человеческих жертв—квартал был населенный. Генри был в отчаянии. Он неделями безуспешно добивался из Парижа достоверных сведений. Наконец, чтобы немного развеяться, он надумал ехать в Константинополь.

— Софья, я хочу сесть перед дверьми Сафвет-паши и не сходить с места. Мне очень неприятно бросать тебя в твоем положении, но я уверен, что привезу тебе фирман в качестве подарка на крещение. У меня есть почти два месяца.

Он выглядел таким угнетенным, что у нее не хватило сердца задержать его.

Едва он вышел за порог, как дом на улице Муз, соскучившись по Софье и городской жизни, заполонило семейство Энгастроменосов, и грустить в одиночестве ей не пришлось. Мать часами блаженствовала на кухне, готовя любимые семейные блюда. Софья спозаранку бежала на улицу, покупала у разносчиков козье молоко, свежие булочки и вкусное масло, зелень, свежую, ночного улова рыбу, которую в круглых корзинах несли на голове и время от времени увлажняли водой из ведерка. В воскресенье она выбирала к обеду индюка.

— Все как прежде! — воскликнула однажды в воскресенье мадам Виктория, окинув взглядом обеденный стол, вокруг которого заняли стулья свои, родные зады.