Онлайн книга «42-я параллель»
|
– Вы из Вашингтона? – Да, я был в Вашингтоне. – Большинство поездов попало туда только на следующий день. – Знаю, мне посчастливилось, а другие поезда занесло снегом на двое суток. – Да, буран был нешуточный. Весь день Борей пробушевал, Неся с собою дождь и шквал, И только к вечеру с заката Прорвалось солнце, мглой объято… — скромно опустив глаза, продекламировал док Бингэм. – Богатая у вас память, что вы можете читать стихи наизусть без запинки. – Да, сэр, мне думается, что память свою я могу без неподобающего самохвальства назвать обширной. Будь это природным даром, мне оставалось бы только краснеть и хранить молчание, но, поскольку это плод сорокалетнего изучения лучшего, что есть в мировой эпической, лирической и драматической литературе, я надеюсь, что, обращая на это внимание людей, я некоторым образом способствую тем, кто подобно мне стоит на путях к просвещению и самоусовершенствованию. Внезапно он обернулся к Фейни. – Молодой человек, не хотели бы вы прослушать обращение Отелло к венецианскому сенату? – С удовольствием, – весь вспыхнув, ответил Фейни. – Вот случай для Тедди сдержать слово относительно борьбы с трестами… – Голосование фермеров великого Северо-Запада будет, уверяю вас… – Какой ужас, это крушение экстренных поездов, пущенных к празднествам. Но док Бингэм уже приступил к делу: Почтенные, знатнейшие сеньоры И добрые начальники мои. Что дочь увез у этого я старца — Не выдумка; не выдумка и то, Что я на ней женился… – Уж поверьте вы мне, они ничего не добьются законами против трестов. Нельзя таким образом ограничивать свободу личности… – Да, но ведь прогрессивное крыло республиканской партии старается оградить как раз свободу отдельных предпринимателей. Но док Бингэм стал в позу, заложив одну руку за борт жилета, а другой описывал широкие округлые жесты: Я груб в речах; к кудрявым фразам мира Нет у меня способности большой. Нет потому, что этими руками И с семи лет до нынешнего дня На бранной ниве я привык работать… – Голосование фермеров, – пронзительно прервал его говоривший, но Никто уже его не слушал. Поле битвы осталось за доком Бингэмом. Изо всего, что в мире происходит, Я говорить умею лишь о войнах, Сражениях, вот почему теперь, Здесь, говоря за самого себя, Едва ль сумею скрасить дело… Поезд стал сбавлять скорость. В затихающем шуме движения голос дока Бингэма зазвучал неестественно громко. Фейни почувствовал, как спина его ткнулась в спинку сиденья, затем шум разом затих, где-то послышался звон колокола, а над ухом тошнотворный шепот дока Бингэма: – Джентльмены, здесь у меня имеется в виде отдельных выпусков полное и бесцензурное издание одного из классических произведений мировой литературы, знаменитый «Декамерон» Боккаччо, который вот уже четыре века олицетворяет пикантный юмор и рискованное остроумие. Он вытащил из отвисшего кармана кипу маленьких книжек и стал с нежностью перебирать их. – Просто из чувства дружбы я готов поделиться с теми из вас, кого они заинтересуют… Вот, Фейни, возьмите их и, если кто-нибудь спросит, имейте в виду, что они стоят по два доллара книжка. Мой молодой друг поможет вам распределить их… доброй ночи, джентльмены. И он ушел, а поезд снова тронулся, и Фейни 46 оказался с книжками в руках посредине раскачивающегося вагона, и подозрительные взгляды курильщиков буравили его со всех сторон. – Покажите-ка, – сказал наконец маленький человечек с оттопыренными ушами, сидевший в дальнем углу. Он раскрыл книгу и с жадностью принялся читать. Фейни все стоял посредине вагона, обмирая от стыда. Он мельком видел, как за дымными извивами блестели белки у человечка, скосившего глаза от сигары на книгу. Его оттопыренные уши слегка порозовели. – Изрядно приперчено, – сказал человечек, – но два доллара – это слишком дорого. Фейни, едва сознавая, что говорит, промямлил: – Онии нне ммои, сэр, я, право, не знаю… – Ну да ладно, черт с ним… – Человечек запихнул двухдолларовую бумажку в ладонь Фейни и снова принялся читать. Когда Фейни пустился в обратный путь, у него оставалось две книги на руках и было шесть долларов в кармане. На полдороге к своему вагону он встретил кондуктора. Сердце у него так и замерло. А тот кольнул его острым взглядом, но не сказал ни слова. Док Бингэм сидел на своем месте, опустив голову на ладонь и закрыв глаза, и, казалось, дремал. Фейни скользнул мимо него и уселся рядом. – Сколько продал? – не открывая глаз, спросил док Бингэм. Он говорил уголком рта и странным хриплым голосом, какого Фейни еще от него не слышал. – Шесть монет заработал… Бог мой, и напугал же меня по дороге кондуктор… Как взглянет… – Ну, кондукторов ты предоставь мне и помни, что нет ничего преступного в распространении творений великих гуманистов между торгашами и менялами этой оставленной Богом страны. Ты бы лучше передал мне получку. Фейни хотел было напомнить про обещанный доллар, но док Бингэм уже снова завел свою шарманку: …Когда бы За каждым ураганом наступало Спокойствие такое – пусть бы ветры Ревели так, чтоб даже смерть проснулась, И пусть суда взбирались бы с трудом На горы вод, не ниже гор Олимпа… Они долго отсыпались в Сагино, и за обильным завтраком док Бингэм прочитал целую лекцию о теории и практике книготорговли. – Я очень боюсь, что на тех окраинах, куда мы собираемся проникнуть, – говорил он, проглотив три печеных яйца и дожевывая сдобную булочку, – очень боюсь, что там деревенщина еще доселе жаждет больше всего Марии Монк [29] . Фейни не знал, что это за Мария Монк, но спрашивать ему не хотелось. Он пошел вместе с доком Бингэмом на извозчичий двор Хаммера нанимать фургон и лошадь. Потребовалась долгая перебранка между фирмой «Искатель истины и K°» и администрацией извозчичьего двора Хаммера, чтобы определить вознаграждение за наем рессорного фургона и дряхлой пегой клячи, на крестец которой впору было шляпу вешать. И только к вечеру, навалив за сиденье груду свертков, они выбрались из Сагино спустились в дорогу. |