Онлайн книга «Три солдата»
|
Девушка вышла из внутренней комнаты и равнодушно подала ему руку. – Как поживаете, Ивонна? Хорошо? Его ломаный французский язык заставил ее показать в улыбке свои маленькие жемчужные зубки. – Хорошо, – ответила она по-английски. Они расхохотались, как дети. – Послушайте, хотите быть моей милой, Ивонна? Она посмотрела ему в глаза и рассмеялась. – Non compris, [31] – сказала она. – Yes, yes, хотите быть мой девушка? Она вскрикнула, смеясь, и сильно хлопнула его по щеке. – Venez! [32] – сказала она, смеясь. Он пошел за ней. Во внутренней комнате стоял большой дубовый стол, окруженный стульями. На конце его сидели Эйзенштейн и французский солдат, оживленно беседовавшие о чем-то. Они были так увлечены разговором, что не заметили, как в комнату вошел Фюзелли с девушкой. Ивонна взяла французского солдата за волосы, оттянула его голову назад и повторила ему, все еще смеясь, то, что сказал Фюзелли. Он засмеялся. – Вы не должны так говорить, – сказал он по-английски, обращаясь к Фюзелли. Фюзелли надулся и мрачно уселся на другом конце стола, не спуская глаз с Ивонны. Она вытащила из кармана своего передника вязанье и, забавно держа его между двумя пальцами, бросила взгляд на темный конец комнаты, где в кресле дремала старушка, с кружевным чепчиком на голове. Потом она, дурачась, упала на стул. – Бум! – сказала она. Фюзелли смеялся до тех пор, пока на глазах его не выступили слезы. Она рассмеялась тоже. Они довольно долго сидели, поглядывая друг на друга и хихикая, в то время как Эйзенштейн и француз продолжали разговаривать. Вдруг Фюзелли уловил фразу, которая поразила его. – Что бы вы, американцы, стали делать, если бы во Франции вспыхнула революция? – Мы сделали бы то, что нам приказали бы, – ответил Эйзенштейн с горечью. – Мы рабы. Фюзелли заметил, что обычно желтое, отекшее лицо Эйзенштейна теперь раскраснелось, а в глазах появился блеск, которого он никогда не замечал у него раньше. – Как это революция? – спросил Фюзелли, сбитый с толку. Француз испытующе перевел на него свои черные глаза. – Я хочу сказать: прекращение бойни – свержение капиталистического правительства, социальная революция… – Но ведь у вас же республика! Разве нет? – Такая же, как и у вас. – Вы рассуждаете как социалист, – сказал Фюзелли. – Я слыхал, что в Америке за такие разговоры расстреливают. – Видите, – сказал Эйзенштейн французу. – Все они такие. – За исключением очень немногих. Это безнадежно, – сказал Эйзенштейн, закрывая лицо руками. – Я часто думаю о том, чтобы застрелиться. – Уж лучше застрелите кого-нибудь другого, – сказал француз, – это будет полезнее. Фюзелли беспокойно ерзал на стуле. – И с чего вы все это выдумали, ребята? – спросил он. Про себя он подумал: «Еврей и лягушатник, нечего сказать – теплая компания». Его глаза поймали взгляд Ивонны, и они оба расхохотались. Ивонна перебросила ему свой клубок. Он покатился вниз под стол, и они начали ползать кругом и искать его под стульями. – Два раза мне казалось, что это должно произойти, – сказал француз. – Когда это? – Да вот недавно одна дивизия двинулась на Париж… И когда я был в Вердене… О, революция будет! Франция – страна революций. – Мы всегда будем тут, чтобы подавить ее, – сказал Эйзенштейн. – Подождите, пусть ваши ребята повоюют немного. Одна зима в траншеях подготовит к революция любую армию. – Но у нас нет возможности узнать правду. А дисциплина превращает человека в животное, в колесо механизма. Не забывайте, что вы свободнее нас. Мы хуже русских. – Это удивительно… Но должна же у вас быть какая-то сознательность, привитая цивилизацией. Я всегда слышал, что американцы свободолюбивы и независимы. Неужели они без конца позволят таскать себя на убой? – О, не знаю! – Эйзенштейн поднялся на ноги. – Пора уже в бараки. Идешь, Фюзелли? – сказал он. – Конечно, – равнодушно ответил Фюзелли, не вставая со стула. Эйзенштейн и француз вышли в лавку. – Бон суар, – сказал Фюзелли нежно, перегибаясь через стол. – Ну, девчурка? Он лег животом на широкий стол, обнял ее за шею и поцеловал, чувствуя, что все вокруг темнеет в пламени желания. Она спокойно оттолкнула его крепкими маленькими ручками. – Будет, – сказала она и кивнула головой в сторону старушки, спавшей в кресле в темном углу комнаты. Они стояли, прислушиваясь к ее легкому свистящему храпу. Он обнял ее и долго целовал в губы. – Завтра, – сказал он. Она кивнула головой. Фюзелли быстро зашагал по темной улице к лагерю. Кровь радостно стучала в его жилах. Он нагнал Эйзенштейна. – Послушай-ка, Эйзенштейн, – сказал он дружеским тоном, – не думаю, чтобы тебе следовало всюду болтать таким образом. Ты можешь этак засыпаться в один прекрасный день. – Мне все равно. – Но, черт побери, не собираешься же ты в самом деле лезть в петлю? Они расстреливают ребят и не за такие штуки. – Пусть. – Господи Иисусе, ну можно ли строить из себя такого дурака! – возразил Фюзелли. – Сколько тебе лет, Фюзелли? – Мне уже двадцать. – А мне уже тридцать. Я больше жил, дружище, и знаю, что хорошо и что плохо. Эта бойня угнетает меня. – Господи, я понимаю. Это дьявольская каша. Но кто же заварил ее? Вот если бы кто-нибудь пристрелил этого кайзера… Эйзенштейн горько рассмеялся. Фюзелли немного замешкался у входа в лагерь, следя за тем, как маленькая фигурка Эйзенштейна исчезала в темноте своей забавной ковыляющей походкой. «Нужно быть впредь чертовски осторожным и поглядывать, когда идешь с ним в бараки. Этот проклятый жид, может быть, немецкий шпион или офицер секретной службы». Холодная дрожь ужаса пробежала по Фюзелли, рассеивая радостное чувство довольства собой. Его ноги шлепали по лужам и проваливались сквозь тонкий лед, когда он шел по дороге в барак. Ему казалось в темноте, будто за ним отовсюду следят, будто какая-то гигантская фигура ведет его вперед сквозь мрак, держа над ним кулак, готовый каждую минуту размозжить ему голову. Завернувшись в свои одеяла на койке рядом с Билли Греем, он прошептал: – Знаешь, Билл, я, кажется, нашел себе девочку в городе. |