Онлайн книга «Форсайты»
|
Они еще и бьют непонятно что… Как интересно проводят лето некоторые люди! – А много там народу? – осторожно осведомилась она. – Да мы вот с малявкой! С маленьким? Разве ему уже можно… все это? Нет, только подумать – пьет и что-то бьет! Однако новый знакомец укоризненно покачал головой. – Мы его в плетушку сажаем, – пояснил он и, заметив, как она удивилась, прибавил: – Ничего, он тихо сидит. Тихо сидит в клетушке, в клетке! Она просто слов не находила. Вот это лето так лето… Мальчик и девочка молча смотрели на воду, вразнобой махая ногами. Им было вместе хорошо. – Отец с нами ездил, – сказал наконец мальчик. – А теперь он в армии. И опять шмыгнул носом. Кэт ждала, что он еще скажет, но он провел по глазам грязной рукой, а уж потом произнес: – Может, скоро вернется… – Непременно! – вежливо заверила Кэт, понимая, как старается он не заплакать. Потом отыскала в кармане платок, протянула ему, он высморкался и отдал платок ей – так неожиданно, так доверчиво, что при всей своей чистоплотности она приняла свой дар, повинуясь тем же чувствам, из-за которых вообще заговорила; как-никак, а другу она помогла, он просморкался. * * * В поместье, в саду, был уголок, который называли убежищем, потому что его надежно укрывали густые заросли тиса. Когда дул легкий ветер, там пили чай (совсем без ветра его пили на террасе, а при сильном ветре этот поистине переходящий праздник справляли в гостиной, перед камином, где лежала тигровая шкура). Солнце пригревало, пчелы сновали и жужжали во вьющихся розах, а Флер и Динни решали вместе, какие цвета должны быть в детской. Согласившись на том, что голубое не слишком холодного оттенка успокаивает глаз, они увидели Кэт, которая прибежала к ним, чтобы не пропустить ничего из тетиных рассказов и поделиться новостями. – Здравствуй, милая, – сказала ей Динни. – Садись сюда, ко мне. Я тебя толком и не видела. Кэт пошла было к ней, но услышала голос матери: – Руки! Ты руки мыла? Ей так хотелось побыть с Динни, посидеть с ней за чаем, что она, ни мгновения не подумав, сделала невозможное – кивнула, солгала. – Хорошо, – сказала Флер. – Тогда передай тарелку тете Динни. Блоур внес самовар, семейное сокровище, которое неведомо как приобрел покойный предок, дослужившийся до адмирала. Потом явились Майкл и Юстэйс, довольный своей победой. За ними шел Кит. Майкл придвинул себе кресло и спросил: – Где мама? – Не знаю, – ответила Флер. – Недавно охотилась на слепней у клумбы с цинниями. – Ее разглядеть легко, – сказала Динни. – У нее попугай на плече. – Кит, – сказала Флер, – сходи за бабушкой. Кит не двинулся с места, Флер услышала резкий крик и, взглянув в сторону сына, увидела свекровь. Вдова девятого баронета шествовала величаво и плавно; на плече у нее, словно бант, красовался какаду. – Вся семья в сборе, – сказал Майкл и придвинул ей кресло. – С этими слепнями одно мучение, – сказала она. – Плодятся и плодятся. Босуэлл никак их не урезонит. Без Джонсона ему не управиться. – А не наоборот? – Раньше у нас был Хогг, его ровесник, но твой отец не мог успокоиться, пока не отыскал Джонсона . А теперь он совсем одряхлел, никуда не годится! Сиди тихо, Полл. Сейчас дам печенья. – Я всегда понимала Барта, – сказала Флер. – Действительно, Хогг и Босуэлл – ну что их связывает? Нет, не годится! – А теперь не годится Босуэлл, – сказал Майкл. – Все идет по кругу. – А у ваших пришельцев нет кого-нибудь такого? – спросила Динни. – Они были бы рады принести хоть какую-то пользу. – Есть один мальчик, не очень большой, как наша Кэт. Вряд ли он годится. Да и что толку? Они отгорожены. Блоур, какой это чай? – Китайский, миледи. – Очень неприятный привкус. Скажите Огастину, пусть заварит индийского, в фарфоровом чайничке. Дворецкий удалился. – И Блоур совсем старый, – сказала вдова. – Это хорошо. – Отгорожены? – спросила Динни, возвращаясь к прерванной теме. – Я запретила туда ходить, – объяснила Флер. – Вроде бы жестоко, но очень уж не хочется, чтобы дети подхватили заразу. Да, вывозить из Лондона, придумали хорошо, а вот каждый отдельный случай… Сиди спокойно, Кэт. Угощая печеньем своего какаду, вдова сказала: – Не пойму, как они держатся! – Кто, дети? – Правительство. Разве эти люди не голосуют? – Еще как! – ответил ей Юстэйс. Только без пользы для себя. А потом, безопасней всего сунуть голову в песок. Правда, Майкл? – Видимо, правда. У бедных мир делится надвое, вот «мы», а вот – «они», то есть мы с вами. Что тут поделаешь? Перси Эберкромби просто клянется, что там, у него, они зашиваются на зиму, одежду зашивают. – Средневековье какое-то! – Если ничего не меняется, Майкл, как же все идет по кругу? – Молодец, Флер! Ну-ка, Майкл, ответь, вопрос трудный. А вот и Блоур, несет нам индийский чай. Глава 3 Наследие Форсайтов Если задать любому Форсайту пресловутый вопрос: «Сколько стоит искусство?», – он непременно и нетерпеливо ответит: «Столько, сколько дадут, о чем тут спрашивать?» Все они твердо верили, что картиной или скульптурой нельзя любоваться, а уж тем более владеть, пока не установлена ее цена. Собственно, для них вопрос был в том, сколько потянет искусство. Думетриус в свое время использовал этот их принцип несчетное множество раз, особенно – с облюбованным представителем рода, покойным Сомсом, и часто говаривал: – Уж он-то знал, почем картина! Прошлой зимой он умер, предупредив напоследок, что экспрессионисты могут и не подняться в цене, чего прежде не изрекал. Теперь галереей владел Думетриус-младший, который перебрался с Суффолк-стрит на Берлингтон-Гарденз и весь этот год готовил испанский вернисаж, чтобы по всей форме открыть новое помещение. О Форсайтах он слышал буквально с колыбели, имя это произносили почтительно и тихо (несмотря на дефекты дикции), и оно стало для него семейным преданием. Вот почему сын Думетриуса с великим почтением встретил дочь Форсайта, когда двадцать третьего августа, ранним вечером, она пришла с родными на вернисаж. – А, леди Монт!.. – вскричал он, сверкая новым костюмом, сцепил руки в какой-то клубок пальцев и склонился над этим клубком, подходя к Флер. – Очень рад, очень рад! С Флер пришло меньше народу, чем она хотела. Тут был муж, была и свекровь, но ими все и кончалось – Уинифрид, молодые миссис Кардиган и Сентджон Хэймен отпали по той или иной причине. Нельзя сказать, что она хоть о ком-то из них жалела, особенно о трех последних, которых позвала исключительно из вежливости; однако их отсутствие говорило о том, что не все на свете идет точно так, как ей хочется. Она была светской женщиной, существом общественным, и чувствовала, что попытки поставить жизнь «на военную ногу» мешают лично ей. Кроме того, Кэт лежала в постели, видимо – схватила грипп, и она, Флер, совсем уж разрывалась. |