Книга Крик домашней птицы, страница 20 – Максим Осипов

ГРИША. Гоморра-то чем виновата?

ПОРФИРИЙ. Содом и Гоморра, Григорий Глебович, всегда вместе.

ГРИША. Гоморра, значит, как Нагасаки… (После паузы.) Вы откуда так хорошо знаете… первоисточники?

ПОРФИРИЙ. Изучать, как вы остроумно изволили выразиться, первоисточники — наша обязанность.

ГРИША. Вы и водки не пьете, я слышал.

ПОРФИРИЙ. Водки не пьем, не курим и говорим только правду.

ГРИША. Правду? И кто позволил вам говорить только правду?

ПОРФИРИЙ. А кто позволил вам водку пить?

ГРИША. Неудобно, наверное, человеку с такими… идеями на вашей работе.

ПОРФИРИЙ. Сыновнее послушание, Григорий Глебович. Пятая заповедь: почитай родителей. Они меня нарекли Порфирием. Чем еще прикажете заниматься с эдаким именем?..

Пауза.

Мне неудобно быть с вами неоткровенным. Тетрадочку вашу я… полистал.

ГРИША (оживляется). Я так и думал. И что?

ПОРФИРИЙ. Есть очень привлекательные места, позвольте выразиться, мемуарно-поэтического характера. (Листает тетрадь.) Хоть это: Река времен в своем стремленье / Уносит мелких карасей / И даже рыбу покрупнее, / К примеру, крупных лососей. // А я хочу, как рак, забиться / В глубокий ил. И видеть сны, / И, как подснежник, пробудиться / При светлом празднике весны. [1]

ГРИША (помрачнев). Всякое бывает… Отдайте.

ПОРФИРИЙ. Извольте.

ГРИША (прижав тетрадку к себе и успокоившись). В общем, это все, конечно, для девятого тома… Туда, где мелочи.

ПОРФИРИЙ. Зачем же, Григорий Глебович, девятый том сочинять прежде первых восьми?

ГРИША. Видите, мне хотелось, чтоб, с одной стороны — повеселее, а с другой — тоже, как вам, чтоб правда.

ПОРФИРИЙ (качает головой). С одной стороны, с другой стороны… Не все медаль, что о двух сторонах, Григорий Глебович.

Пауза.

Надо признать, что дневник ваш, несмотря на некоторую его веселость, — очень грустное чтение… Не лишенное, разумеется, известного обаяния. Что же вам делать, а? Дом ваш восстановлению не подлежит… Вы приняли известие о гибели имущества своего с большой сдержанностью. Было ли оно застраховано?

ГРИША (усмехается). Как вы думаете? Конечно, нет. Теперь я — беспаспортный бродяга.

ПОРФИРИЙ. К чему эти чувствительные определения, Григорий Глебович? Во-первых, паспорт ваш находится у нас (потрясает Гришиным паспортом), а во-вторых, вы можете претендовать на государственную квартиру — как погорелец и как молодая семья!

ГРИША. Я одинок.

ПОРФИРИЙ. Ох, ужас какой! (Смеется.) Вы это так сказали! А по документикам выходит — не совсем одиноки! Извольте полюбоваться — штамп о регистрации вашего брака с Екатериной Андреевной Амстердам, урожденной Шпиллер.

ГРИША. Я и забыл про нее.

ПОРФИРИЙ. Странно, Григорий Глебович, странно… Простите, что не в свое дело мешаюсь, но на правах старого товарища вашего замечу: вы представляетесь исключительной парой. У вас гуманитарное образование, у супруги вашей — биологическое…

ГРИША. Да… Естественнонаучное…

Появляется Никита.

НИКИТА. Вас ожидает гражданка Шпиллер.

Гриша вдруг приходит в страшное волнение.

ГРИША. Порфирий, я за себя не ручаюсь! В клетку меня, в клетку! И запереть!

ПОРФИРИЙ. Не беспокойтесь, Григорий Глебович. Сделаем.

Порфирий хлопочет. Ему надо успеть запереть Гришу, выпроводить остальных подследственных, не допустить их встречи с Катей. Он выпускает Антипова, Архипова и Андронникова из клетки, запирает в ней Гришу.

А эти… пусть погуляют. Подследственным требуется свежий воздух. Обеспечь конвоирование, Никита! Господа, вам полагается прогулка!

В дверях подследственные все-таки сталкиваются с Катей. Антипов и Архипов смотрят на нее с вожделением, Андронников — с ненавистью.

АРХИПОВ. Уу… Кусок жопы! (Щелкает зубами.) Кабы не пост…

АНТИПОВ. Не стареет, сволочь! (Заливается слезами.)

АНДРОННИКОВ (зло). Есть еще пудра в пудренице.

КАТЯ (Антипову с Архиповым). Мальчишки, привет! (Андронникову). Здорово, дядя! Все болеешь? (Хохочет, показывая крупные белые зубы.)

ПОРФИРИЙ (Кате). Так, доктор, мы сейчас с вами поговорим… Вы б Никитку пока нашего глянули, а? Беспокоит меня его состояние.

КАТЯ. Что — проблема? (Хохоча, отводит Никиту в сторону, помогает расстегнуть пуговицы, ощупывает.) Голова болит? Сердце болит? Легкие болят? Печень болит? Почки болят?

Порфирий набрасывает на клетку с Гришей огромную простыню.

ГРИША. Что б ни случилось, Порфирий, не выпускать. Даже если сам попрошу!

ПОРФИРИЙ. Тише, тише, Григорий Глебович…

Катя, закончив консультацию, возвращается.

КАТЯ. Никита ваш — вылитый Купидон. Абсолютно совершенно.

ПОРФИРИЙ. Екатерина Андреевна, очень признателен за консультацию. Даже не знаю, как вас благодарить…

КАТЯ. Не знаешь?

ПОРФИРИЙ. Не знаю.

КАТЯ (смотрит на него внимательно). Дядя, а ты случайно не алкоголик?

Порфирий отрицательно мотает головой.

ГРИША (подает реплику из клетки). И не бабник!

Катя снова хохочет, показывая все зубы.

КАТЯ. Гришку выпусти.

ПОРФИРИЙ. Екатерина Андреевна, при всем уважении к вам и представляемой вами гуманной профессии — сие невозможно.

КАТЯ. Абсолютно совершенно?

ПОРФИРИЙ. Всякое взаимодействие с подследственным, а Григорий Глебович находится именно в этом статусе, запрещено законом.

Катя грустит.

КАТЯ. Гриша не убивал. Абсолютно совершенно.

ПОРФИРИЙ. Мы… тоже склоняемся к этому мнению, Екатерина Андреевна.

ГРИША. Порфирий, выпусти меня. Слышишь? Выпусти!

КАТЯ. Видите, как любит меня.

ПОРФИРИЙ. Скажите, а вас он убить не грозил? Бывает, знаете, между супругами… Нет чтобы объясниться, поговорить… (Вздыхает.) Все от стыдливости нашей, застенчивости…

ГРИША. Порфирий, гад, запер! Пусти! Слышишь? Ну я вам сейчас покажу!

Слышен треск дерева, скрежет железа.