Книга Невозможные жизни Греты Уэллс, страница 53 – Эндрю Шон Грир

– Никто сюда не поднимается, – сказала я Натану, взиравшему на меня с изумлением. – Никто даже не знает, что здесь что-то есть.

15 января 1986 г.

После этой процедуры останется лишь две. Чем все закончится?Я лежала на столе у доктора Черлетти, и через меня проходил электрический разряд. Завтра я буду в 1919-м, через неделю в 1942-м, там приму в себя последнюю молнию и наконец проснусь дома. Мы все окажемся дома, теперь уже навсегда. Что я буду делать в своем мире без Феликса? Что скажу Натану теперь, когда другая Грета восстановила общение между нами? Улучшилось ли что-нибудь по сравнению с тем, что было прежде? Каждый из миров изменился. Каждый из них достоин любви. Но любит ли каждая из нас свой собственный мир?

Я улыбнулась доктору. Завтра у Феликса свадьба. Но сегодня у нас поминки по нему.

Рут предупредила меня, что никто не будет одет, как Феликс, но в тот день я получила целый набор Феликсов! Феликс в ужасной клетчатой рубашке, которую Алан давно выбросил; Феликс в плавках, майке и с полотенцем; Феликс в скаутской форме; Феликс-ковбой, как во время нашего последнего Хеллоуина; в белой льняной рубашке, которую он надел на свою «свадьбу»; с рукой в гипсе, после падения с велосипеда. Все они, одетые, как Феликс, пили из моих пластмассовых стаканов и рассматривали фотографии, разложенные по столу.

Даже Рут, не в силах устоять, надела длинное белое платье, расшитое бисером, и раздраженно объяснила:

– Ну, я уверена, что он его иногда носил. Он всегда брал мои платья. – Затем она повернулась к чернокожему парню в белой тенниске и спросила, как правильнее сказать: «многофеликсье» или «многофеликсовие»?

В почте, среди открыток с соболезнованиями, лежало простое письмо. Почему мне был знаком этот почерк?

Мисс Уэллс,

благодарю Вас за интерес к дому моего отца в Массачусетсе. Не стесняйтесь, звоните и приезжайте в любое время, я всегда к Вашим услугам. Сюда регулярно ходит поезд. С нетерпением жду встречи с Вами.

Лео Бэрроу

В честь моего брата даже мертвые возвращаются к жизни. Я смотрела на подпись и думала: «Грета, чертовка, что ты задумала?» Найдя нож, я постучала им по пустому бокалу. Все по очереди повернулись ко мне – все головы в светлых париках, бейсболках, полотенцах, свернутых наподобие чалмы.

– Спасибо всем, кто пришел! – крикнула я, когда гомон смолк. – Спасибо! Год назад в этот день от нас ушел мой брат. Он был веселым человеком, из тех, кто предлагает провести карнавал по любому поводу! – (Все засмеялись.) – Спасибо за то, что вы поддерживали его. Он любил жизнь и так не хотел уходить. Наверное, он сказал бы: «Я ничего не понял…»

Позже, разгорячившись от вина, все переоделись в обычную одежду и почувствовали себя свободнее. В этот день комета Галлея проходила в максимальной близости от Земли; в последний раз такое случилось почти восемьдесят лет назад, когда умирал Марк Твен, и даже жителей Нью-Йорка это заинтересовало. Мы сдвинули стулья и принесли одеяла из квартиры Рут, но было очень холодно, и одеял не хватало. Гости надели пальто, шляпы и шарфы. Несмотря на холод или, возможно, благодаря ему, воцарилась атмосфера веселого пикника, выезда на природу. Кто-то нашел мой мангал и сломанный деревянный ящик, после чего разжег небольшой костерчик. Я плохо себя чувствовала и решила, что это из-за вина.

А потом Рут шепнула мне на ухо: «Дорогая, он пришел». Я обернулась к горизонту: индиговый Нью-Йорк на фоне лавандового Нью-Джерси и силуэт человека, который осторожно подходит ко мне.

– Привет, Натан.

– Итак… – сказал он после того, как мы, обнявшись, встали в футе друг от друга со стаканами пунша в руках.

– Итак… – с улыбкой повторила я.

Он оказался выше того, который лежал в постели больной и тянулся ко мне. Выше, ярче, сильнее; он не страдал, как страдал тот Натан, не слышал историй о смерти на подводной лодке или в окопе. Это был Натан спокойный и добрый, солидный как никогда, при бороде, в очках, коричневой куртке, клетчатой рубашке и шарфе, разрисованном лягушками, – должно быть, подарок его новой жены. Карнавальный костюм заменяла маленькая клетка с чучелом канарейки. Феликс и его птица. Натан выглядел настороженным, словно его вызвали на совещание, но о чем пойдет разговор, пока не сообщили. Я подумала, что мы можем сразу начать перепалку, используя фразы, давно погруженные в наши головы, взведенные и нацеленные. Но тут он, повернувшись ко мне боком и вновь поставив мысленный предохранитель на место, очень вежливо сказал: «Я соскучился по твоей тете». Я тоже повернулась боком. Старая глупая любовница во мне знала его достаточно хорошо, чтобы понять: он имеет в виду только то, что сказал. И все же я не могла отделаться от мысли, будто на самом деле он скучает по мне и признается в этом.

– Только не говори, что ты скучал по Рут!

Он пожал плечами:

– Но так и есть. Я действительно соскучился по твоей сумасшедшей тетке.

– А вот она по тебе не соскучилась. – Я стала поддразнивать его, чтобы он себя выдал. – Говорит, что ты всегда все ломаешь.

– В жизни не встречал такого интересного человека, как Рут. Помню, однажды летом она приехала к Алану и каждому из нас подарила по бутылке средства от кошмаров. – Улыбаясь, он сунул руки в карманы и покачал головой. – Средства от кошмаров!

Я засмеялась:

– Просто ты к ней привык.

Вот для чего все было: чтобы пришло такое мгновение, как это. Нам вдвоем так весело и хорошо друг с другом. Возникает чувство, которое испытываешь после ночных блужданий по неизвестным улицам и переулкам, по проходам между зданиями, которые, кажется, уводят тебя все дальше и дальше от места назначения, пока ты не сворачиваешь за угол, где стоит хорошо знакомый зеленый забор из дерева, и не вздыхаешь с огромным облегчением: я дома!

Вот он, передо мной: настоящий Натан. Конечно, настоящий ровно в той же мере, что и другие, ровно настолько же подлинный, – и, однако, нынешнее возвращение в знакомый мне мир меня в этом разубеждало. Он был человеком, которого я любила. Этот прежний жест: он ощупывает бумажник в нагрудном кармане. Я любила именно этого мужчину, а не какого-то другого. Тем не менее что-то в нем необратимо изменилось. Не из-за того, что я больше его не любила, нет: я все еще чувствовала отголоски наших объятий, как гонг дрожит в течение часа после удара. Но после всего, что я видела и сделала, я знала: мне ничто не поможет. Не поможет старая любовь, которая здесь, на крыше, принялась чинить свою паутину, некогда натянутую между нами. Не поможет его взгляд, скрестившийся с моим. Ничто не поможет мне вернуть его.

– На этот раз буду осторожнее с ее пуншем. Ты хорошо выглядишь, Грета, – сказал он.

Именно так говорит мужчина женщине, с которой давно расстался. Это означает: «ты выглядишь так, будто уже не страдаешь». Мы отодвинулись на дюйм друг от друга.