Онлайн книга «Расслабься, крошка!»
|
Чемодан не желал утрамбовываться. Вещи валились из рук. Димка злился на весь белый свет. В момент, когда в дверь постучали, он, взопревший, был в такой ярости, что с радостью бросился открывать, горя желанием убить любого, кто пришел. За дверью стоял Галахов. — Я подумал, что мы не должны вот так расстаться, — сказал он и перешагнул через порог. Димка недоуменно захлопал глазами. Уж кого-кого, а Галахова он желал видеть меньше всего. Галахов улыбался, и его улыбка показалась Димке жалкой и омерзительной. — Думаю, ты меня п-поймешь, — зачастил Галахов. — Ведь мы — два сапога пара. Сам понимаешь, как тяжело в шоу-бизе, когда вечно один, всегда один… Я же знаю, ты тоже один, с тех пор как умер Люксенштейн, и потом… Он захлебнулся воздухом, закашлялся… Этого времени Димке хватило, чтобы перехватить инициативу. — Шел бы ты, Саша, — неприязненно произнес он. Галахов вытаращил глаза: — К-как это? В с-смысле — куда? — Да на хрен, — с удовольствием пояснил Димка. — Мне до твоего поноса словесного дела нет. И до тебя тоже дела нет. Совсем. Галахов выглядел оглушенным. Помолчав, он поднял голову и спросил с новым выражением, в котором мелькнуло что-то опасное: — То есть ты не хочешь со мной встречаться? — Нет. — Почему? — тихо спросил Галахов. Потеряв осторожность, Димка яростно прорычал: — Потому что не хочу, чтобы каждое утро надо мной нависала твоя рожа и орала: «Добрый день, добрый день, добрый день!» — Что??? — Тошнит меня от тебя, урод! Галахов ответил не сразу. Сняв узенькие очки, он с минуту протирал стекла платком. Мясистые пальцы шевелились, как жирные белые пауки. — Тошнит, значит? — сказал Галахов ласково. — От меня? Ну-ну… Посмотрим, педрила, как бы тебе пожалеть о своих словах не пришлось. Он поднялся и пошел к двери, задрав подбородок, бледный от ярости, только на скулах горели два лихорадочных пятна. Маленькие глаза метали молнии. Димка посторонился и, когда Галахов уже стоял в дверях, ядовито добавил: — Сам-то кто? Не педрила, что ли? А за меня не волнуйся. Не пропаду. — Посмотрим, — буркнул Галахов и хлопнул дверью так, что со стены слетела картина с изображением морского бульвара. Осколки стекла рассыпались по полу с прощальным звоном. Раздосадованный Димка подумал, что ему и это впишут в счет, да такой, словно на стене висел Айвазовский… Недавняя беседа с журналисткой вдруг всплыла в голове. Свирепо оглядев номер, Димка пнул ни в чем не повинный диван, ушиб палец и, шипя от боли, прихрамывая, пошел в ванную. Санузел был шикарен: с леопардовыми плитками, сверкающим глянцевым потолком и искусственными орхидеями на полочках. Не ванная, а Лувр. Эта раздражающая роскошь вдруг взбесила Димку. Глядя на сверкающую красоту, он думал, как ему хочется выпить. А еще лучше — проглотить что-нибудь забойное, веселящее, прогоняющее тоску и злость напрочь! Вот только, как назло, таблеток не было. Запастись он не успел, а администратор с его полезными знакомствами уже укатил в Москву… Сверкающая чистота снова вызвала у Димки волну бешенства. Не думая, что делает, он снял штаны и завис над сверкающей чистотой купелью. — Хотите скандала? — сказал он, отрывая кусок туалетной бумаги. — Будет вам скандал. Егор сидел в кресле, беззаботно болтал ногой в могучем тупоносом ботинке армейского вида, прихлебывал кофе и молчал. Секретарша, которая минуту назад поставила перед ним поднос с угощением, обернулась от стеклянных дверей с любопытством, смешанным с опаской. Судя по наливающемуся краской начальству, вскоре должна была разразиться буря. — Что-то еще? — тихо спросило начальство. В голосе уже клокотал шквал. Так иногда бывало, когда к начальству приходил с визитом сын. Начальство потом хваталось за бутылку, обзванивало другое начальство и жаловалось на великовозрастного балбеса, не желавшего приобщаться к папочкиной империи. — Нет-нет, — спохватилась секретарша и так ловко выскользнула за стеклянную дверь, будто она просочилась между створками. Дождавшись, когда секретарша отойдет подальше, Александр Боталов побарабанил пальцами по столу и ехидно спросил: — И когда же состоится таинство? — Там в пригласительном все написано, — ответил сын. — Ты же вроде бы читать еще не разучился. — Не умничай мне тут, — разозлился Боталов и опустил глаза на кусочек раскрашенного картона. Пригласительный на свадьбу сына показался Боталову пошловатым. Голуби, розочки, переплетенные обручальные кольца, витиеватый шрифт с кучей ненужных завитушек… — Докатился, — проворчал Боталов, щурясь и отодвигая пригласительный подальше от глаз. — Родной сын, вместо буханья в ноги к создателю с просьбой благословения, приносит бумажку в конверте. Чего, просто не мог сказать? — Ты же все время занят, — пожал плечами Егор. — А так я сейчас твоей секретутке на выходе эту бумажку суну, а она тебе в нужный момент напомнит: так, мол, и так, Александр Владимирович, не велите казнить, но завтра ваша кровиночка под венец идет. Купите комплект постельного белья в подарок и телевизор фирмы «LG». — Ты бы еще СМС послал, — буркнул Боталов. — Совсем распоясался. Мало тебя в детстве лупили. — Ой, мало, — вздохнул Егор. — Рос небитым, непуганым, как мимоза, поскольку папахен мой бросил сироту в младенчестве да уехал денежку делать. — Помолчи, мимоза, — скривился Боталов, еще раз оглядел сына с ног до головы и вдруг рявкнул: — Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты ко мне на работу являлся прилично одетым?! А если тут мэр окажется или, чего доброго, сам… В следующий раз велю охране тебя не пускать. — Не думаю, что мэра или «самого» шокируют мои штаны, — спокойно ответил Егор. — Так что не финти тут, что мой вид тебя огорчает. Боталов встал с места и подошел к громадному, во всю стену, окну, за которым простиралась Москва. С двадцатого этажа столица казалась куда внушительнее. Куда ни глянь, крыши, шпили, башни из бетона и стекла: белого, синего, зеленоватого… Красотища. Люди внизу маленькие, как букашки. И бегают так же по своим букашечьим делам — кто пешком, кто на машинках, которые с этой захватывающей дух высоты кажутся крохотными и смешными. На дворе сентябрь, деревья еще почти не тронула осенняя желтизна, и только небо тут, сверху, кажется слишком синим и глубоким, холодным уже по-осеннему. Солнце еще согревает землю, а она тянет тепло откуда может, словно про запас… |