Онлайн книга «Скользящие в рай»
|
Егор быстро присел на стул в углу комнаты, хозяин встал перед ним, уперев кулаки в поясницу, и оба уставились друг на друга немигающими глазами. Не отводя глаз, Егор нагнулся к портфелю, открыл его и робко потянул за горлышко припасенную бутылку: – Вот принес… Но хозяин неожиданно решительно запротестовал, смахнув наконец с лица поднадоевшую приветливую улыбку: – Это ты убери. Этого ни я, ни мать, ни Дашка, этого мы не любим. – Да?.. – Бутылка моментально соскользнула назад в портфель. – И я тоже… Вроде полагается… вот и взял… – Никогда н-не бери. Выпивающий, что ли? – Я? Нет. Только по праздникам. – По праздникам разрешается, – наставительно заметил мужичок. – А нам с тобой до праздника еще познакомиться надо. Не сходя с места, он зацепил ногой второй стул, ловко подтянул к себе и сел на него, чуть развалившись, но без важности или чванства, а как обыкновенный отец, озабоченный будущим своей дочери. Помолчал, нахмурился и спросил: – Ладно, Егор, как жизнь мыслишь? – Что? – не понял жених. – Ну, жизнь мыслишь как? – повторил он, словно от перестановки слов вопрос становился понятнее. – Это самое, – сказал Егор, – хорошо. – Хорошо-то хорошо. Это нам всем приятно. А вот какая в тебе мечта имеется? – Ну какая? Пожениться… дети там… внуки… – Эх, Егор, – мечтательно протянул Семен Кузьмич, – разве ж это мечта? – А что тогда мечта? – Мечта – это… это такая штука бродяжья. Это ж одним словом не скажешь. – Ну а как же тогда? – Вот представь-ка себе: поле, лесок в окоёме… темнеет, потому что в нем елок и всяких других темных растений всегда очень много. А по небу облачки тянут – и такие, и эдакие. Всякое себе на уме. И вот так речка, прямо вот под тобою, прям так, зараза, сверкает алмазно, что дух захватывает. Птицы, сверчки. Деревня позади. Вот сидишь и смотришь. Сказал и умолк. Весьма кстати из настенных часов донесся шорох, и электронный голос прокуковал пять раз. Семен Кузьмич сидел прямо и глядел на Егора деревянным оком, как бы спрашивая его: «Понятен тебе мой интерес?» – но Егор не понимал. Он хотел только жениться, рожать детей, внуков, и в этом искренне усматривал признаки нормальной людской мечты, понятной и приятной, как ему думалось, любому. Однако что-то сказать было надо, и он сказал: – М-да-а. Мужичок встрепенулся от звука голоса и заулыбался, довольный: – Или вот еще. Идешь по селу. Смеркается… А? Хорошо? Вот чего хорошо-то! – Да, – подтвердил Егор, – хорошо. – Выходит, ты меня понимаешь, парень? – обрадовался Семен Кузьмич и, возбудившись, даже вскочил с места. – Вот так идешь… Эх! И прошелся по комнате, будто по сельской улице вечерком, по передам, мимо изб, усадеб соседских, выкидывая ноги перед собой расслабленно, лениво, а ноги-то – в сапогах! Откинул со лба незримые космы. Все представил, как наяву! – Вот – мечта! – объявил он, хлопнул в ладони, дал чечетку и добавил с оттенком легкого недоумения в голосе: – А ты го-го-говоришь, вали-вала. – А что? – жалобно удивился Егор. – Видишь чего-нибудь? – Где? – Мечта – это когда видишь. Ну, посмотри: вот река, вот небо. Видишь? Поле желтое. Трактор в поле – тыр-тыр-тыр. Тыр-тыр-тыр. Слышишь? Не думал Егор, что отец у Дарьи с такой причудью, но деваться некуда, каков уж есть, поэтому сказал: – Да. – Ну. Слышишь, а не видишь. Надо видеть. – Не вижу, – честно признался Егор. Его вообще отличала предельная честность во всем, даже в самой малости, и оттого трудно было ему заставить себя признать то, чего на самом деле нет. – Ну вон же поле, речка. – Мужичок схватил Егора за руку и потащил к окну. – Глянь, сколько неба, а? А под ним лес, речка. – Вы знаете, Семен Кузьмич, гаражи вижу и детскую площадку. Все. Нету полей. – Ну как же нету, родной? Ты сам-то откуда будешь? Городской, что ли? – Да как сказать… Из Шарии под Костромой, может, слыхали? У нас там город не город, село не село, а так, что-то между. – Ну и как там у вас? – Вот… – Егор задумался. – Забор родителям поставил. Из старых досок. Нулевые затраты, получается. «Ну, про забор сказал, водку показывал, осталось про брюки», – уныло подумал Егор. – Это хорошо, это здорово! Это нам близко! Вот ты когда про забор думаешь, у тебя вот тута, – он смял пятерней рубашку на груди, – тута вот елозит? Егор честно задумался и неуверенно ответил: – Кажется… елозит. – Ага! – Семен Кузьмич аж подскочил на месте. – Елозит! Елозит! А говоришь, мечты н-н-нет, вали-вала. Ну давай, подумай. – О чем? – Есть у тебя в Шарии леса? – Есть. – А поля? – Тоже есть. – Чего ж ты мне голову-то морочишь?! Леса есть, поля есть, а мечты, значит, нету? Человек без мечты не может. Он без мечты сухой, как по-по-полено, валивала. Ну давай попробуем еще разок: поле видишь? Егор зажмурился и представил себе клеверное поле, расстилавшееся сразу за огородом соседки. – В-вижу, – ответил он, не раскрывая глаз. – О-от! А речку? Где-то на горизонте поле сползало в узкую речку Темь. – И речку вижу! – почему-то завопил Егор. – Ну вот! А говорил, что мечту не видишь. А теперь открой гл-глаз-за, вали-вала. Егор открыл. – Видишь теперь это все? Ври не ври, а правда вот она, и Егор понуро ответил: – Нет, теперь не вижу. – Эх ты! – Семен Кузьмич вытянулся в струнку и выдавил воздух через трепещущие от возмущения ноздри. – Да как же тебе дочь родную отдать, раз ты мечты не понимаешь? – возопил он надрывно и даже руки поднял, как бы призывая небеса взглянуть на такое безобразие. – Хорошо, хорошо, – засуетился Егор, ужасаясь тому, как уже дает первую трещину его даже еще не состоявшийся брак, – давайте опять попробуем. Вот поля… – Ну что поля, – разочарованно махнул рукой будущий тесть. – Нет-нет, поля. Егор закрыл глаза и опять увидел клеверное поле, в котором мальчишкой любил болтаться по вечерам, выискивая под травой ужей и лягушек. Это было необыкновенно красивое поле, оно меняло цвет на протяжении дня, и если утром выглядело несколько полиняло, гармонично сливаясь в единый цветовой пучок с небом, березовыми рощицами, с прорезавшими его полевыми дорогами, с крышами домов, такими же выцветшими под горящим солнцем, то к вечеру оно делалось синим, чернильно-синим, почти светящимся в темноте, противоречащим всей окружавшей его природе, почти выпирающим из потемневшей природы как нечто чужое, отдельное и загадочное. |