Онлайн книга «Неприкаянный дом»
|
Тут только поняла. В глазах помутилось. Как стояла, шатнуло меня. «И когда же, – шепчу, – собрание это?» – «А через месяц. За месяц промеж себя решать, а потом уж – общественность вмешается. Чтоб им всем ни дна ни покрышки…» – выругался грязно. Рукой цепляюсь: спина ослабла. Все, думаю, отымут дочь. Сама не заметила, как сползла. «Не губи, – за ноги его обхватываю. – Не губи ребенка…» Он ноги-то дергает. «Чего ты, ты чего это… – бормочет, – вставай с колен». Тянет меня, тянет… А я – ни в какую. В ногах у него ползаю. Вырвался: «А ну, вставай с полу. – Поднял, к стенке меня приставил. Сам красный весь. – Хорош из меня зверя-то делать… Сама ведь все устроила. Чего ж мне, разве ребенка не жаль? Так что – месяц у тебя. Придумаешь чего – меня не касается. Сама бабам объяснишь». «Да что ж я, – плачу, – придумаю?» – «А это, – глаза отворачивает, – твое дело. Хоть болезнь сочини какую – по вашей бабьей части. Дескать, замуж непригодная». «Ох, спасибо тебе… – заторопилась. – Уж ты, – спешу, – не сомневайся: все, что надо, придумаю, лишь бы отступились». Круго́м развернулся – пошел. Домой бегу, прямо ног под собой не чую: скорей бы уж со старухами поговорить. Даром, что ли, в больнице работали? Присоветуют, какие есть болезни. Дверь открыла: Сюзанночка меня встречает – улыбается. Юлу в руке держит. Как увидела – передернуло всю. – Не смей, – кричу, – с игрушкой этой поганой играться! Схватила, вырвала у нее. Она – в слезы. Евдокия в прихожую сунулась. – Батюшки! – так и вскрикнула. – И чего ж это делается? На ребенка кидаешься… Пойдем, – зовет, – голубок. Пусть мать-то пока уймется… Увела. А я и думаю: и вправду как с цепи сорвалась. Ребенок ни при чем. К Евдокии зашла – назад игрушку протягиваю: – Ничего, – говорю, – деточка. На вон, играйся…Поужинали. К телевизору сели: новости у них как раз. Глазами гляжу, а слов не различаю. Говорят, а будто не по-русски. В голове-то одно только: болезнь сочинить… Ну все, думаю: кончается. Про погоду завели. И забастовок вроде не было: видно, передышка у них… А может, прежние подействовали – хозяева-то и призадумались… Ариадна ребенка уложила: – Чайку, что ли, попить? – А и попьем, – отвечаю. – Тем более разговор у меня к вам есть. – Да уж ясно, – Евдокия спицы сложила, ткнула в клубок. – Теперь у тебя одни разговоры – наперед известные. – Господи, – говорю, – Евдокия Тимофевна, горе же у меня… Гликерия так и ахнула: – Не убереглась? Учила ж тебя… – Да нет, – голову опускаю, – не это. Не было ничего у нас. Гляжу, совсем растерялись. Евдокия-то вовсе белая. На дверь обернулась: – Забрали, что ли? – Кого? – Ну Николая этого. – Куда ж его забирать? – Тут только и догадалась. – Да за что ж его, – удивляюсь. – Типун вам на язык. – Ну и слава Тебе, – крестится. – Остальное-то разве горе? Растолковала им подробно: и про завком, и про женсовет. Про комнату упомянула, конечно. Только про то умолчала, как в ногах у него валялась. Стыдно. – Ну, – Евдокия губами жует, – и где оно – твое горе? Так ему, кобелю, и надо, чтобы впредь не повадно. – Нет, – объясняю, – они ж чего заставляют? Женишься, говорят, квартиру дадим. – Чего-то я совсем запуталась. Это что ж они, аспиды, намерились? – Да они, – говорю, – ладно… Сам он – ни в какую. «Не желаю, – мол, – с ребенком, с инвалидом». – Ишь, – Евдокия головой крутит, – видали, скотина безрогая. С инвалидом он не желает… Я те дам – инвалида! Да в десять раз умнее любого разговорчивого… А ты, дура, чего горюешь? Нет женихов, и этот – не жених. Тут, чую, снова сердце ослабло. – Так разве ж о себе… Он-то чего грозится: правду им раскрыть. Дескать, ребенка больного утаила… Прознают, по больницам замучают или в интернат. Месяц всего и дал, чтобы хворь придумала. Женскую, когда замуж не берут. – Тьфу! – Евдокия в угол плюнула. – И только-то? Дак возьми и придумай. Вон их – болезней всяких… И бесплодие, и опухоли разные. Только выбирай. – Туберкулез вон еще, – Гликерия помогает. – Опять же опущение матки. После войны сколько с этим маялось – тяжестей-то понатаскались. – Так они справку небось потребуют – на слово не поверят. – А ты, – Гликерия подсказывает, – возьми да сходи. У баб через одну хвори. Как придешь, чего-нибудь обязательно найдут. Вот и получишь справку. А в завкоме много ли понимают? Им-то что: болезнь и болезнь. Ох! Обрадовалась. И вправду, что ли, сбегать… Вон живот-то у меня крутит – как чего подыму. Бумажку суну – мигом и отвяжутся. Так ободрилась, прямо за стирку взялась. Тазы тягаю, а сама радуюсь: докторам только попадись… Болезней у них – цельные книжки. Авось какую и подберут… Ложиться стала: снова кровью мажет. А я и рада – утешилась совсем.До обеда доработала и – к мастеру. «Вот, – говорю, – в консультацию мне надо. Уйду чуток пораньше?» – «Ну ты, – ворчит, – момент и выбрала: конец квартала. Раньше-то не могла или уж попозже? Температуришь или чего?» – «Нет, – глаза отвела, – я по женскому делу». – «Ну это-то, – разозлился, – разве срочно? И шла бы после смены». – «Нельзя, – говорю. – Очередь там, в консультации. Поздно явлюсь – не примут…» Прихожу. Докторша приятная, молодая. И прическа у ней завитками, как в телевизоре. Вот, думаю, работа у них хорошая – не то что у нас в цеху. По лоб ведь замотанные ходим – и не видать из-под платка. – Вы, Беспалова, когда в последний раз посещали? Карточки вашей нету. – Да я, – отвечаю, – и не болела. Беременная-то приходила, конечно. Только другая доктор сидела – на вашем месте. Вот она все расспросила: и про ребенка, и про роды. Листочек заполняет. – Аборты были? – Нет, – отвечаю, – не было. – Половой жизнью живете? Господи, напугалась… – Нет, – говорю, – уж этого – нету. А сама думаю: разве что во сне… Докторша в листочке своем отметила. – Так. На что жалуетесь? – Да я, – говорю, – и не знаю… Живот бывает побаливает… На работе натаскаешься, и дома тоже… Тянет внизу. – Ну, – со стула встает, – раздевайтесь, пожалуйста. Одежку снимать стала: батюшки, трико-то штопаное. Недоглядела с утра. Комком под одежду пихнула. На кресло это взобралась. А про себя отмечаю: аккуратная, руки под краном моет. – Руки, – велит, – на груди сложите. |