Онлайн книга «Полукровка»
|
Несправедливый бог. Разве мало ему земного ада, в котором все они превратились в пепел? Стоя перед Панькиным богом, она думала о том, что надо хотя бы попытаться. Найти правильные слова. К правильным словам он не может совсем не прислушаться... – Меня зовут Мария, – она начала тихим голосом. Стена, завешанная картинками, была холодной. В книжках, которые она читала, к богу обращались на ты. Маша попыталась, но не смогла. – Неужели вы и вправду думаете, что все дело в крови? – она подняла руку и коснулась виска. Под пальцем пульсировала жилка, в которой билась ее нечистая кровь. – Вы же слушаете только Паньку. Может быть, вы просто не знаете, но здесь, у нас, подлая история: тот, кто защищает таких, как Панька, стоит на стороне паука. Прижав ладони к глазам, Маша зажмурила веки. «Выкрест, – она вспомнила слово. – Выкрест, возненавидевший своих соплеменников. Миллионы отправил в печи. Разве он понимает человеческие слова?» Одну за одной, подцепляя ногтем, Маша выковыривала канцелярские кнопки. Цветные картинки слетали с шелестом, как сухие листья. У стены, под которой просят жидовской смерти, больше никто не будет молиться. Попирая поверженные картинки, Маша шагала взад и вперед. Меряя комнату шагами, она представляла себя древним воином, захватившим святилище варваров. Теперь полагалось разграбить. Она огляделась, примериваясь. Распахнув дверцы львиного комода, Маша выволакивала тряпки: одна дорога – в помойку. Платья, оставшиеся от Паньки, пахли задохлостью. Она думала: «Крысиным пометом». Маленький сверток, лежавший у самой стенки, походил на замызганную подушечку. Завернутый в грубую холстину, он таился в самом углу. С алчным воинским упоением Маша разорвала ткань. Под холстиной скрывались куски ватина. Под ними – сероватый вязаный платок. Она развернула, преодолевая брезгливость. В платок была завернута фарфоровая кукла, убранная рваными кружевами. Мертвые глаза, окруженные слипшимися ресницами, были распахнуты широко. Надтреснутый зрачок косил в сторону. Трещина, прошедшая сквозь глазное яблоко, змеилась вниз по щеке. Поднявшись с колен, Маша перешагнула крысиную кучу и села на стул. Во рту стоял металлический привкус. Что-то страшное исходило из этой находки, как будто воин, разграбивший святилище, потревожил чужих богов. Расправив подол кукольного платья, она рассматривала внимательно. «Кукла как кукла, только очень старая», – Маше стало стыдно за себя. Видимо, осталась от прежних немцев. «Ну и ладно». Маша сунула куклу обратно и взялась за тряпье. Свернув в один необъятный узел, стянула узлом. На неделе мама съездила в специализированный магазин за обоями. В субботу взялись дружно. Старое тряпье, свернутое в узлы, таскали к помойным бакам. К вечеру накидали до краев. Тряпки лезли верхом, как тесто из квашни. В воскресенье взялись за стены. Старые обои отходили пластами. – Женьку Перепелкину помнишь? – Маша спросила, и отец закивал: – Конечно, помню. Твоя одноклассница. А что? – Да ничего. Я так. Пласты были твердыми, похожими на папье-маше. Маша попыталась свернуть в рулон, но пласт выворачивался из рук: – Толстый, – она обернулась к отцу. – Возьми нож, – отец стоял на лестнице. Женькины родители переклеивали большую комнату. В воздухе сеялась мелкая пыль. Ободранные стены казались пегими: местами обои отстали до штукатурки, но кое-где газеты прилипли намертво. – Ух ты! «Правда». Февраль, 1949, – Женька тыкала в стену. Тогда они и придумали эту игру: читать заголовки. С заголовков все и началось. Сначала читали просто так, для смеха, потом принялись загадывать. Смысл заключался в том, чтобы, прочитав заголовок, попытаться отгадать, о чем написано в заметке или статье. Особенно весело получалось с передовицами: так ни разу и не угадали, но хохотали до слез. Женькины родители шикали: «Тише вы, дурочки! Соседи услышат!» В углу никак не отставало. – Подожди, надо намочить, – отец спустился с лестницы и пошел в ванную. – На, – он принес полное ведро. – Действуй. А я пойду прилягу. Что-то голова кружится... Верхний слой прилип намертво. Мелкие катышки окаменевшего клейстера проступали насквозь. На ощупь поверхность была пупырчатой, как в мурашках. Окуная тряпку, Маша возила по стене. Верхний слой отмокал сравнительно легко. Подцепляя лезвием, она снимала шкурку. Буквы, проступающие насквозь, были немецкими. Не газеты – страницы немецких книг. Она разглядывала, поднимая к свету. Немецкие слова, снятые со стены, читались справа налево. Отец вернулся. – Смотри! – Маша протянула изрезанный пласт. – Что это? – пытаясь разобрать, он прищурил глаза. – Читай, читай... – она настаивала. – Кажется, по-немецки... – Ты не понимаешь? Это Панька с Фроськой. Вместо газет рвали немецкие книги. – Действительно... – отец взялся за лестницу. Его глаза внимательно оглядывали потолок. – Скажи, – Маша следила за его взглядом, – тебе никогда не было их жалко? – Кого? – он не понял. – Ну, этих, которые жили здесь раньше. Их выслали – немцев. – Немцев? – отец переспросил неуверенно, как будто вчитываясь в заголовки газет. – Не знаю, трудно сказать... Наверное, жалко... Война. Среди них могли обнаружиться предатели. – Газетные заголовки, всплывавшие в отцовской памяти, полностью соответствовали своим заметкам и статьям. Присев на корточки, Маша подбирала обрывки обоев. Игра, которую она начала, становилась совсем не смешной. Приставив лестницу, отец оглядывал очищенную стену, на которой больше ничего не осталось: ни газет, ни книжных страниц. Обои мама выбрала светлые – бежевые разводы на розоватом фоне. Раскатав по полу, мама любовалась: – Веселенькие – прямо прелесть! На стене сохли свежие газеты. Выкрашенный потолок сиял. – Господи, да будь у меня в юности такая комнатка... – мама раскатывала обойные полотна. – И узор удачный – легко подгонять. Мамино детство прошло в восьмиметровой комнате, где они жили впятером: родители, бабка и они с братом. Отец погиб в первые дни – на Пулковских высотах, младший брат умер в блокаду. Про немцев спрашивать бесполезно – ответ Маша знала заранее. Мама не любила военных фильмов, всегда приглушала телевизор, когда передавали немецкую речь. – Как ты думаешь, – Маша окунула кисть, – эти немцы, которых выслали, у них какой язык родной? – Немецкий?.. – мама отозвалась тревожно. |