Онлайн книга «Двенадцать стульев»
|
В общей свалке Ипполит Матвеевич пробрался к стульям и, будучи вне себя, поволок было один стул в сторонку. – Бросьте стул! – завопил Бендер. – Вы что, с ума спятили? Один стул возьмем, а остальные пропадут для нас навсегда! Подумали бы лучше о том, как попасть на пароход! По дебаркадеру прошли музыканты, опоясанные медными трубами. Они с отвращением смотрели на саксофоны, флексатоны, [415]пивные бутылки и кружки Эсмарха, которыми было вооружено звуковое оформление. – Клистирная шайка! – сказал кларнет, поравнявшись с могучей пятеркой. Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд ничего не ответили, но затаили в груди месть. Тиражные колеса были привезены на фордовском фургончике. Это была сложная конструкция, составленная из шести вращающихся цилиндров, сверкающая медью и стеклом. Установка ее на нижней палубе заняла много времени. Топот и перебранка продолжались до позднего вечера. Колумбовцы, обиженные тем, что их поместили во втором классе, экспансивно набросились на автора спектакля и режиссера Ник. Сестрина. – Ну стоит ли волноваться, – мычал Ник. Сестрин, – прекрасные каюты, товарищи. Я считаю, что все хорошо. – Это вы потому считаете, – запальчиво выкрикнул Галкин, – что сами устроились в первом классе. – Галкин! – зловеще сказал режиссер. – Что «Галкин»? – Вы уже начинаете разлагать! – Я? А Палкин? А Малкин? А Чалкин и Залкинд разве вам не скажут то же самое? Наконец, где мы будем репетировать? И вся могучая кучка в один голос потребовала отдельную каюту для репетиций, а кстати, хотя бы немного денег вперед. – Идите к черту! – завопил Ник. Сестрин. – В такой момент они пристают со своими претензиями! Не объяснив, какой такой момент, автор спектакля перегнулся через борт и воззвал: – Симбие-эвич! – Синдие-эвич! – Симбие-эвич! – Мура! Вы не видели Симбиевича-Синдиевича? В тиражном зале устраивали эстраду, приколачивали к стенам плакаты и лозунги, расставляли деревянные скамьи для посетителей и сращивали электропровода с тиражными колесами. Письменные столы разместили на корме, а из каюты машинисток, вперемежку со смехом, слышалось цоканье пишущих машинок. Бледный человек с фиолетовой эспаньолкой ходил по всему пароходу и навешивал на соответствующие двери свои эмалированные таблицы: «Отдел взаимных расчетов», «Личный стол», «Общая канцелярия», «Отдел печати», «Инструкторский подотдел», «Председатель комиссии», «Машинное отделение». К большим табличкам человек с эспаньолкой присобачивал таблички поменьше: «Без дела не входить», «Приема нет», «Посторонним лицам вход воспрещается», «Все справки в регистратуре». Салон первого класса был оборудован под выставку денежных знаков и бон. [416]Это вызвало новый взрыв негодования у Галкина, Палкина, Малкина, Чалкина и Залкинда. – Где же мы будем обедать? – волновались они. – А если дождь? – Ой, – сказал Ник. Сестрин своему помощнику, – не могу!.. Как ты думаешь, Сережа, мы не сможем обойтись без звукового оформления? – Что вы, Николай Константинович! Артисты к ритму привыкли! Тут поднялся новый галдеж. Могучая кучка пронюхала, что все четыре стула автор спектакля утащил в свою каюту. – Так, так, – говорила кучка с иронией, – а мы должны будем репетировать, сидя на койках, а на четырех стульях будет сидеть Николай Константинович со своей женой Густой, которая никакого отношения к нашему коллективу не имеет. [417]Может, мы тоже хотим иметь в поездке своих жен. С берега на тиражный пароход зло смотрел великий комбинатор. Представительная фигура Ипполита Матвеевича могла бы сойти за скульптуру «Отчаяние идола». Новый взрыв кликов достиг ушей концессионеров. – Почему же вы мне раньше не сказали?! – кричал член комиссии. – Откуда же я мог знать, что он заболеет. – Это черт знает что! Тогда поезжайте в Рабис [418]и требуйте, чтобы нам экстренно командировали художника. – Куда же я поеду? Сейчас шесть часов. Рабис давно закрыт. Да и пароход через полчаса уходит. – Тогда сами будете рисовать. Раз вы взяли на себя ответственность за украшение парохода, извольте отдуваться, как хотите. Остап уже бежал по сходням, расталкивая локтями крючников, барышень и просто любопытных. При входе его задержали. – Пропуск! – Да мне к этому гражданину. – Все равно. Пропуск надо. – Товарищ! – заорал Бендер. – Вы! Вы! Толстенький! Которому художник нужен! Через пять минут великий комбинатор сидел в белой каюте толстенького заведующего хозяйством плавучего тиража и договаривался об условиях работы. – Значит, товарищ, – говорил толстячок, – нам от вас потребуется следующее: исполнение художественных плакатов, надписей и окончание транспаранта. Наш художник начал его делать и заболел. Мы его оставили здесь в больнице. Ну и, конечно, общее наблюдение за художественной частью. Можете вы это взять на себя? Причем предупреждаю – работы много. – Да, я могу это взять на себя. Мне приходилось выполнять такую работу. – И вы можете сейчас же с нами ехать? – Это будет трудновато, но я постараюсь. Большая и тяжелая гора свалилась с плеч заведующего хозяйством. Испытывая детскую легкость, толстячок смотрел на нового художника лучезарным взглядом. – Ваши условия? – спросил Остап дерзко. – Имейте в виду, я не похоронная контора. – Условия сдельные. По расценкам Рабиса. Остап поморщился, что стоило ему большого труда. – Но, кроме того, еще бесплатный стол, – поспешно добавил толстунчик, – и отдельная каюта. – В каком же классе? – Во втором. Впрочем, можно и в первом. Я вам это устрою. – А обратный проезд? – На ваши средства. Не имеем кредитов. – Ну, ладно, – сказал Остап со вздохом, – соглашаюсь. Но со мною еще мальчик-ассистент. – Насчет мальчика вот я не знаю. На мальчика кредита не отпущено. На свой счет – пожалуйста. Пусть живет в вашей каюте. – Ну, пускай по-вашему. Мальчишка у меня шустрый. Привык к спартанской обстановке. Кормить вы его будете? |