Книга Танцовщик, страница 76 – Колум Маккэнн

Ближе к полудню я обратила внимание на стоявшую у самой воды молодую женщину. Приподняв юбку, она пробовала пальцами ступни воду. Ноги у нее были длинные, прекрасные ноги. Она вошла в море почти по бедра. И, наклонившись, перебросила длинные, блестящие волосы через плечо и на несколько секунд опустила их концы в воду.

А спустя недолгое время я, к большому моему удивлению, увидела появившегося рядом с ней мсье. И погадала, кем она может быть. Неподалеку от меня опустился на песок, скрестив ноги, Эмилио, тоже наблюдавший за этой парой.

Я встала, чтобы уйти, однако Эмилио заметил меня и окликнул. Он вскочил на ноги, так что закачался длинный хвостик его волос, и, расцеловав меня, приветствуя, в обе щеки, выразил удовольствие от встречи со мной в Брайтоне.

— О, я просто хотела посмотреть выступление мсье, — сказала я.

— Хорошо, что хоть кто-то хочет, — ответил Эмилио.

В этот миг и мсье заметил меня и махнул рукой, чтобы я подошла. Эмилио сказал что-то о короле, призывающем придворных, мне пришлось улыбнуться. Эмилио столько раз уходил от мсье, что тому пришлось обзавестись еще одним массажистом, который работал в промежутках между его уходами и возвращениями.

Прикусив губу, я пошла к воде, к мсье, стоявшему рядом с молодой дамой.

— Разрешите познакомить вас с Маргаритой, — сказал он.

Я сообразила, что передо мной одна из балетных партнерш мсье. Она сдвинула солнечные очки с носа на лоб, улыбнулась. Прекрасные синие глаза. Я подумала, как, должно быть, рада она тому, что в столь юные годы танцует с мсье, достигшим заката своей карьеры, но ощутила и странную вспышку гнева на него, не спросившего о причине моего приезда в Брайтон.

— Одиль поможет решить вашу проблему, — услышала я голос мсье.

— О нет, — ответила молодая балерина. — Я что-нибудь придумаю.

Дети строили у моря песочные замки, черпая морскую воду для рвов ботиночками.

— Одиль не против, правда?

Мсье смотрел на меня. Я сказала, что яркое солнце отвлекло мое внимание. Он вздохнул и объяснил — все довольно просто. Маргарита пригласила на сегодняшний спектакль нескольких родственников. Они едут сюда машиной из Лондона. У ее сестры ребенок полутора лет, а посидеть с ним некому.

Я покивала, сказала:

— Понятно.

— Ну вот, — сказал мсье. — Все и решилось.

Я вспыхнула, однако пролепетала, что сочту за честь помочь.

— В шесть часов, — сказал мсье.

Много лет назад мой дядя сказал мне, что, если бы я родилась птичкой, у меня всегда было бы сломано одно крыло. В тот вечер я приготовила еду на двенадцать человек, замечательно, хоть я и говорю это сама, вкусную. Исключение составляла только дядина порция — я напичкала в нее столько специй, что он весь вечер прокашлял, утирая слезы.

Так вот, в тот миг мне захотелось поперчить еду мсье, сказать что-то такое, отчего он отпрянет и забрызжет слюной. Однако вид у него был совсем больной. Из-за бед с ногами и других его недомоганий он и ходил-то с трудом, и мне неприятно было думать, что ему придется выйти на сцену расстроенным.

— Буду рада помочь, — сказала я.

Мсье кивнул и заковылял, уходя от меня, по пляжу. Молодая балерина обернулась, улыбнулась, поблагодарила меня. Мсье свистнул Эмилио, и тот последовал за ним.

Вода плеснула мне на ноги, я почувствовала: приближается приступ мигрени. Перейдя променад, я нырнула в кафе, попросила принести мне стакан воды, чтобы запить таблетки. И лишь несколько мгновений спустя поняла, что заказала еще и кусок торта «Баттенберг», который так нравился Тому.

Не притронувшись к торту, я вернулась в мою комнату.

Разбудили меня крики чаек. Часы показывали почти шесть. Я поспешила в отель, протиснулась сквозь толпу поклонников, ожидавших мсье в вестибюле. Подошла к стойке портье, и меня после нескольких телефонных звонков направили на самый верхний этаж.

Очевидно, произошла какая-то ошибка, потому что, легко стукнув в дверь, я услышала голос мсье, громкий и раздраженный: «Что?»

Дверь открыл Эмилио, я увидела лежавшего на массажном столе мсье. Эмилио был в тонких резиновых перчатках. Даже издали я заметила волдыри на теле мсье и пятна крови на бумажной скатерти стола, у ступней. Я пролепетала извинения, повернулась, дверь быстро захлопнулась.

Я услышала, как мсье выругался.

— Запри дверь! — крикнул он.

Спустившись в вестибюль, я выяснила, где находится номер молодой балерины. Ребенок спал, бутылочки с молоком стояли наготове, по столу была разложена сменная одежда, в номере имелась даже коляска, значит, если ребенок проснется, я смогу укачать его.

Я попрощалась с родственниками балерины и устроилась в кресле.

Отельные номера всегда внушали мне отвращение. Телевизор я смотреть не хотела, радио слушать тоже. И поймала себя на мыслях о Томе, об искромсанных мной туфлях, о том, что он мог почувствовать, открыв шкатулку. Сдержать слезы было невозможно. Чувствуя, что на меня накатывает клаустрофобия, я завернула ребенка в тонкое одеяло, уложила в коляску и отвезла на лифте вниз.

Снаружи было еще светло. По променаду во множестве прогуливались молодые влюбленные, вдоль береговой линии стояли столики предсказателей судьбы. Кое-кто из гулявших останавливался и умильно ворковал, глядя на ребенка в коляске, но, когда меня спросили, как его зовут, я сообразила, что имя мне неизвестно. И поспешила дальше, продолжая думать о Томе.

Я была уверена, что других женщин у него нет, хоть его прежняя домохозяйка все еще присылала ему открытки на Рождество. Спиртное тоже было ни при чем. Наверное, существует другое объяснение. Жаль, что я не взяла с собой его письмо, и, возможно, думала я, мои действия были чрезмерно поспешными.

Тут я услышала разносившуюся по променаду грязную ругань. А подняв взгляд, обнаружила всего в нескольких ярдах от себя компанию подпиравших стену юных хулиганов. Головы у всех были обриты, каждый в подтяжках цветов британского флага и красных полуботинках.

Мне захотелось развернуть коляску и возвратиться в отель, однако я боялась, что хулиганы заметят мой испуг и попытаются отнять у меня сумочку. И я пошла вперед. Удивительно, но они вроде бы не обратили на меня особого внимания. На небе уже засветились редкие звезды, море темнело. Ребенок проснулся и заплакал. Я постаралась успокоить его, и ко времени, когда он заснул снова, уже стемнело.

Оглянувшись, я увидела, как один из бритоголовых приплясывает у фонарного столба. Он полез в задний карман, в руке его блеснул нож, которым он начал срезать афишу мсье. При этом он выкрикивал ужасные слова о гомосексуалистах, а дружки его гоготали и подталкивали один другого. У меня забилось сердце. Я огляделась в поисках людей, которых встречала здесь днем, — мужчин в канотье, средних лет женщин в сандалиях — и не обнаружила никого. О возвращении с коляской в город по галечному пляжу нечего было и думать, для этого мне пришлось бы затаскивать ее вверх по множеству ступеней.