Онлайн книга «Возлюбленная тень»
|
– Руси, дружище, как оно ничего?! – Моррис сидит на своем аварийном балконе, наблюдает, как во мраке Шоши переругивается с тремя пацанятами: «Шоши, иди сюда». – «Что ты хочешь?» – «Хочу тебя вы…бать». – «Вы…би свою сестру». – «Не смей упоминать мою сестру, блядь-дочь-бляди!!» – «Скажи это своей матери». – «Шоши, иди сюда». – «Что ты хочешь?»… – Полный порядок, – отвечаю я. – Зайдешь? – С наслаждением. На балконе стоят два плетеных креслица и такой же столик. На столике лежат две дурные сигареты. Я присоединяю к ним бутылку монастырского коньяка «Латрун» – Верста решила больше коньяка не пить. Моррис поднимается со своего кресла – дух морозит от его медлительности! – погружается на несколько секунд в забалконную комнату – там полная тьма, – и возвращается с двумя лафитниками. – За бытие! – За бытие, Моррис. – Да погибнут наши враги! – Аминь. Моррис вынимает из кармана шортов сплющенную вчетверо бумагу в государственном конверте поносного цвета, тыкает мне. – Прочитай, что они пишут, вонючие ашкеназийские собаки. «Государство, Департамент, Бюро Социальной Поддержки…только в том случае, если ты начнешь работать в конвенциональные часы … Относительно твоей задолженности по квартирной плате. Бюро готово взвесить вопрос о погашении твоего долга после того, как ты представишь расчетный лист твоего жалованья… С большим благословением…» – Ну, Руси? Ты видишь? Блядь-дочь-бляди, говнодочь-говна, наша социальная работница, ничтожество, я зарежу ее детей, задавлю ее мать, я сожгу им ихний обосранный Департамент – она мне пишет! Я был там неделю назад. Какой-то грязный ашкеназийский дед попер на меня с револьвером: «Я-а выизову полицие», – Моррис изображает ашкеназийского деда. – Я разбил ему его носатую харю. Я им переломал все ихние стулья, разорвал ихние грязные ашкеназийские документы… – Успокойся, дружище. Глотнем? – Само собой. О, я ненавижу их, Руси, я ненавижу этих Рабиновичей, этих Чарли Чаплинов! Я им сказал: ты знаешь, что я им сказал? Я им так сказал: это вам не Россия, это вам не Сибирь, у нас в Стране, слава Имени, демократия, это не ваша сраная Польша, откуда вы все сбежали, когда немцы собрались сделать из вашего вонючего жира косметику. Они прибежали сюда, привезли на самолетах нас, настоящих евреев, и хотят превратить нас в слуг! Если я через три дня не начну получать полное пособие на всю семью – плюс квартира, плюс нянька для Циониной малышки, я возьму пару гранат и сделаю им сладкую жизнь. Клянусь Именем, я сделаю с ними то, что никакой собачий сын не делал. – Как супруга, Моррис? – Она поехала в Димону навестить сестру… Ты думаешь, я шучу? Пусть вытекут мои глаза, если я не подброшу им гранату! – Моррис, ты мне не выделишь… – и я указываю на дурные сигареты. – Парочку пальцев . Я тебе заплачу через… – Нет, ты никогда не заплатишь мне, Руси! Я не вонючий Рабинович, я люблю своих друзей, я не беру с них деньги. Ты мой брат – и я не опозорю себя: ведь и я попрошу твоей помощи, если эти твари доведут меня до бедности. Но сегодня я еще могу помочь друзьям, обеспечить всем необходимым семью! – Спасибо. – Ты уходишь. – Надо мотать в Иерусалим. Я и так двое суток на ногах. Шоши уже не сидела на корточках, и возле нее топтался кто-то в пиджаке и шляпе – похоже, что студент духовного училища. Шоши по высокому классу держала сигарету, заманчиво и непреклонно улыбалась, пускала дымок в невидимое мне лицо пиджачношляпника. Пацанята сосредоточились и ждали контакта. Денег было ровно на место в маршрутном такси «Тель-Авив – Иерусалим». Так что персональное такси я брать не стал, а пошел пешком – через улицу Судей, сквозь улицу имени Постоянного Фонда и улицу имени Основного Фонда, по всем Центрам и Бульварам – к Средиземному морю, “Holy Land”. Тель-авивский диавол творил ночную погоду: мешал сукровичный, слизистый пар дня с вечерним суховеем, морским фосфором, смалью и нагаром трактирных противней. На главных улицах добавлял в нее диавол едкую противопотную взвесь. Мавританские, арт-декошные, из драного белесо-серого с кубовым папье-маше дома светились окнами через один – не считая магазинных и ресторанных. Циона торчала на стульчике, волосы ее – кровавый померанец, а возле – rich American tourist в первопоселенческом колпачке с надписью «Народ Израиля жив», в клетчатых штанах из стекловолокна, купленных в Бруклине на распродаже, при галстуке из ацетатного шелка, там же приобретенном. Вонючая ашкеназийская собака? Циона зарабатывала десять тысяч сиклей в месяц: днем – в сверхзакрытом салоне интимного массажа «Суламифь», ночью – в “Holy Land”… На пять жила, а пять откладывала в Пролетарском Банке на сберегательную программу «Живая Сила». К двадцати двум годам намечались своя квартира и замужество. – Руси, привет, как дела, что. – Ты можешь выскочить? – Еще чуточку. – Я подожду у Бумы, годится? Бума Либерман был грязный вонючий ашкеназиец. Он содержал – в переулке рядом с “Holy Land” – самый грязный и вонючий ресторан на Ближнем Востоке. Ресторан назывался «Риволи». Есть такое знаменитое место в Париже. Сефардские бандиты несколько раз пытались обложить Буму налогом на страх, били ему морду и посуду, налопывались и напивались, не заплатив, но Бума оброка не давал. Для тех, кто не знает, сефардский бандит – это такое тупое дикое существо, не желающее трудиться, разрушающее порядок в Государстве, мешающее красный перец с черным. Если бы не Рони Зильбер – инспектор частной компании по охране имущества, – наш человек, ашкеназиец, Бума сошел бы с ума – и давно. Для тех, кто не знает: наш человек-ашкеназиец – это такой культурный приличный парень, вежливый, умеющий пользоваться свободой и демократией, основавший наше Государство. – Руси, что ты так поздно здесь уже сейчас? У тебя что-то не так хорошо? – Бума отодрал прилипшую к клеенке пепельницу, высыпал ее содержимое нам под ноги – и приклеил пепельницу обратно. – Циону жду. – Это такая тварь? Все они твари, позорящие наш народ! Мы их спасли от арабов, дали им все, что у нас было, а они?! Что они вообще? Они там сидели на пальмах и пили арак, и здесь они ведут себя так же само. Что они от тебя хотят, преступники, что? – Бума, дай поесть. – Ради Бога, ради Бога, ради… Что ты хочешь кушать уже? Ты хочешь свежий такой свекольник, такой? – И выпить. Зубровочки – а, Бума? – Зубровочки? Да. Я дам тебе зубровочки. Если ты хочешь зубровочки, так я дам тебе зубровочки, я. Тебе я дам, что я только себе даю. Хорошо было б сочетать Бумину зубровку с благородной ориентальной похлебкой из красной чечевицы, за которую праотец Исав пожертвовал первородством; зачерпнуть нежной лепешечкой из миски толченого вручную турецкого гороху, в меру упитанного оливковым маслом, оборудованного солеными баклажанчиками, огурчиками и перчиками, но в «Риволи» истинную пищу не готовили. |