Книга Революция, страница 68 – Дженнифер Доннелли

Я рассказываю, сколько всего успела сделать и что отец меня отпустил и завтра я уже вернусь домой. Он удивлен. И рад. И тут же предупреждает, что доклад предстоит еще доделать и не запороть.

— Всегда знала, что ты в меня веришь, — ворчу я.

— Слушай, вообще-то я звоню сказать, что операция «Ван Гог» прошла успешно, — говорит он. — Вчера вечером был у твоей мамы, протащил туда все, что ты просила. Кавита помогла — оделась в тунику и шаровары, и мы краску и кисти к ее ногам примотали. А добро с блошки засунули в рюкзак и привязали к ней спереди. Она прикинулась беременной, и охранник не стал ее обыскивать.

Не знаю, чем я заслужила дружбу такого замечательного Виджея. Видимо, чем-то в прошлой жизни, явно не в этой.

— Ух ты! Спасибище тебе, Ви, — говорю я. — А ей понравилось?

— Ну, она сперва была немного отмороженная, как в фильме «Степфордские жены». Но когда мы достали все добро и сказали, что это от тебя, у нее глаза загорелись, и она тут же начала рисовать. Прямо на стене.

— Класс! А ее врач это видел? Такой противный тип в белом халате? Он не пытался вас остановить?

— Да там полно противных типов в халатах. Это же больница. Но пока мы там торчали, никто не заходил. Мы заявились под конец времени для посещений. К тому же суббота была — небось этот твой врач дома сидел.

— Отлично. Виджей, я тебе дико обязана.

— Да ну, ерунда. Кстати, спасибо за фигурки с болтающимися бошками. Иначе где бы я нашел Медведева и Талабани?

Я смеюсь. Только Виджей Гуйта может считать, что фигурки политиков с головами на пружинках — это круто. Они мне попались, когда я искала подарки для мамы, и я сунула их для него в ту же посылку.

— Слушай, подожди. Чуть не забыл: тут тебе Ник привет передавал. Его опять арестовали.

— За что?

— Он пырнул ножом надувного Рональда Макдональда на Корт-стрит.

— Да ладно!

— Серьезно. Это была такая здоровенная трехметровая байда, из-за нее какая-то девочка устроила истерику. Няня тащила ее за Хэппи Милом, а девочка вопила, что в гробу она его видала, ни за что не хотела подходить. И, короче, Нику стало ее жаль. Он достал перочинный ножик и зарезал чертова клоуна. Ей-богу, это при мне было.

Виджей начинает ржать, но мне не смешно. Наверняка Ник опять напился. Или обдолбался. И я отлично знаю, почему с ним это происходит. Почему он теперь редко бывает трезвым.

— Ты не поверишь, но там вся улица аплодировала. Его тут же замели, но быстро выпустили под залог. Будет под психа косить. Дескать, у него фобия, и его накрывает при виде клоунов.

Ника действительно то и дело накрывает, но клоуны тут ни при чем.

— Передай ему привет, ладно? Скажи, что я позвоню, как только доберусь домой.

— Кстати, Арден его бросила, — продолжает Виджей. — Теперь она тусит с Микки Рурком. Умотала с ним на Бали до конца каникул.

— Он не боится, что его засудят?

— Формально все в порядке. Ей две недели как исполнилось восемнадцать. Да, а еще Бендер все-таки впарил киношникам свой сценарий. А Симона поступила в Браун.

— А как дела у Виджея Гупты? — спрашиваю я. — Гарвард там не прочухался?

— Нет пока.

— Они тебя примут, Ви. Я точно знаю. А когда примут, ты их должен послать. Кому это вообще сдалось — плющиться в их Лиге [44] ? Надо переть против системы! Поступай лучше в Бард [45] !

— О да, а Гарвард пускай утрется.

— Виджей! Виджей Гупта! — доносится издалека. — Не похоже, что у тебя разговор по делу! Опять болтаешь с какими-то лодырями?

— Пора бежать. До скорого, Анди.

— До встречи.

Я улыбаюсь. Как хорошо, что план сработал. Что моя мама, художница, снова пишет картины — пусть даже на стенах палаты. Может, привезти ей еще что-нибудь? До самолета есть несколько часов, а Клиньянкорт, огромный блошиный рынок, сегодня открыт. И я решаю отправиться туда.

Хватаю рюкзак и куртку и говорю отцу, что выйду погулять. Он спрашивает, хватит ли у меня евро на дорогу до аэропорта и долларов на такси до Бруклина. Но прежде чем я успеваю ответить, у него звонит телефон.

— Да, Мэтт, — произносит он и смотрит на часы. — У тебя же там несусветная рань, что-нибудь случилось?

Мэтт — это доктор Беккер. Вероятно, он только что совершил утренний обход. И увидел стену в маминой палате. И, если в этом дело, вряд ли он долго гадал, откуда взялись краски.

Кажется, пора делать ноги.

— Анди, постой-ка… — начинает отец.

— Не волнуйся, пап! — кричу я из прихожей. — У меня есть деньги, все будет в порядке. Позвоню из Бруклина. Пока!

Я захлопываю дверь и убегаю.

Клиньянкорт — это город в городе. В нем есть свои районы.

Улицы вокруг рынка заполнены старьевщиками, которые не могут позволить себе места в торговых рядах. Они выставляют свое добро в ящиках или раскладывают на тряпках, прямо на тротуаре. Я прохожу мимо мужчин и женщин, продающих африканские бусы, носки, помаду, нижнее белье, рейтузы, тушеную козлятину и батарейки. Я направляюсь в самое сердце рынка.

На рю Розье и на Бироне продают мебель. На Антрепо — разный негабаритный домашний скарб. На Серпетте — винтажные шмотки, старые сундуки «Луи Виттон» и люстры. Мне все это ни к чему, так что я иду на Марше Верназон, где можно найти всякое хипповое барахло. Узкая, как кроличья нора, улочка плотно набита прилавками.

В одном месте мне попадаются серебряный наперсток и треснутая фарфоровая чашка. В другом — кулинарная книжка сороковых годов. Иду дальше и нахожу выцветшие тряпичные розы, старинные пуговицы, шелковый пояс со стразами на пряжке и открытки с видами Довиля. Я брожу между коробками и ящиками, перебирая вещицы, наполняя рюкзак подарками для мамы.

Свернув за угол, я прохожу мимо прилавка с шубами, потом мимо другого, с часами. У третьего стоит позолоченный столик, на нем миска с бильярдными шарами. Они изрядно побитые и местами потрескались, стоят по пять евро. Маме они страшно понравятся. Я выбираю три штуки.

Рюкзак уже изрядно потяжелел, и еще мне хочется есть. Но я бреду дальше в поисках сокровищ, пока не оказываюсь на другом конце рынка. Прилавки с антиквариатом заканчиваются, здесь опять сидят барахольщики. Среди хлама я нахожу красные стеклянные бусы и жестяную банку из-под конфет.

Последний продавец в самом конце ряда — костлявый дядя с волосами, убранными в хвост. В одной руке он держит шаурму, другой достает барахло из ржавого «Ситроена». Похоже, он только что приехал. На нем длинный засаленный бархатный плащ, надетый поверх толстовки с капюшоном. На толстовке — карта города и надпись I LOVE ORLEANS.