Книга Революция, страница 77 – Дженнифер Доннелли

Жюль помогает мне встать. Константин хлопает меня по плечу. Хадижа обнимает меня. Как-то странно с ее стороны: все-таки ее бойфренд не просто в щечку меня чмокнул.

Все вокруг прыгают, и визжат, и радуются. Кроме меня. В моих глазах все плывет. Не оттого, что меня чуть не задавил поезд. А оттого, что Виржиль поцеловал меня.

Жюль достает из рюкзака бутылку вина и открывает ее дрожащими руками. Мы по очереди делаем жадные глотки.

— Опа, да у меня штаны мокрые, — удивляется Виржиль, щупая джинсы на заднице. — Вот это сила страха!

— Это не сила страха, а лужа, — смеется Жюль. — Ты в ней только что валялся.

— Час от часу не легче.

Бутылка идет по второму кругу. Виржиль делает глоток и протягивает ее мне.

— Учти, ты у меня в долгу, — говорит он. — Я спас твою жизнь.

— Дважды, — уточняю я не подумав.

— Чего?

— А?

— Ты сказала «дважды».

Я нервно смеюсь.

— Да нет. Я сказала: «Надо же».

Он не смеется в ответ. Он укоризненно смотрит на меня, берет гитару и куда-то идет. Я подбираю свою и бреду следом. Чем дальше от рельсов, тем меньше света. Виржиль достает из рюкзака два фонарика, одним светит перед собой, а другой передает Жюлю, который идет сзади. У меня тоже есть фонарик. Крохотный, но с мощным светодиодом — это мне Виджей подарил на прошлое Рождество. Я достаю его, свечу себе под ноги. Минут десять мы идем по узкому проходу и наконец оказываемся у ржавой железной решетки с дверью. Рядом на земле валяется спиленный замок. Виржиль отталкивает его ногой.

— Полиция вечно пытается нас отсюда вытурить, — комментирует он, открывая дверь. — А мы вечно возвращаемся.

Жюль воет как привидение и входит внутрь. Мы следуем за ним. Виржиль теперь идет в конце. Спустя несколько шагов под моим каблуком что-то хрустит. Я вскрикиваю. Остальные начинают ржать. Виржиль светит фонарем мне под ноги. Там валяется чья-то раскрошенная кость.

— Руками не трогай, — предупреждает он.

— Да? А я как раз собиралась, — отзываюсь я.

— На некоторых костях негашеная известь, — объясняет он. — Можно получить ожог.

Он переводит луч фонаря на стену, целиком состоящую из черепов и костей. Они не так аккуратно сложены, как те, что я видела на экскурсии, и покрыты плесенью и слизью. Некоторые склеены какой-то цементообразной жижей, которая текла по ним и затвердела.

— Сталактиты, — комментирует Константин.

— Сталагмиты, — говорит Жюль.

— Да иди ты, — бормочу я.

Через несколько метров снова начинаются стены из известняка. Только они не серые, как те, что я видела в катакомбах прошлый раз, а пестрые, раскрашенные во все цвета радуги. Повсюду граффити. Персонажи мультфильмов и комиксов, репродукции старых мастеров и творения непризнанных гениев. Среди прочих мне попадается неплохо сделанное изображение человека, танцующего со скелетом в подвенечном платье.

— Ничего себе, красота, — говорю я, подходя ближе.

Остальные ушли вперед. Виржиль догоняет меня и бросает взгляд на картину.

— Какой-нибудь некрофил нарисовал, — говорит он. — Здесь их толпы, так что смотри по сторонам. И еще берегись наркокурьеров. Они обычно ходят парами и очень не любят ни с кем сталкиваться.

Он идет дальше. Я тороплюсь следом, но спотыкаюсь обо что-то — или об кого-то — и налетаю на Виржиля. Он хватает меня за руку и помогает устоять на ногах. В темноте я не вижу его лица и не знаю, о чем он думает. Мне так безумно хочется, чтобы он снова меня поцеловал. Чтобы обнял меня. Я рада, что вокруг чернота и он не видит, как сильно мне этого хочется. А также что этого не видит Хадижа.

— Все хорошо? — спрашивает он. Я киваю, и он отпускает меня.

Туннель сворачивает влево, потом вправо, потом сужается.

Слышно, как откуда-то капает вода. Земля под ногами превращается в грязь и начинает хлюпать. Впереди ручей. Виржиль останавливается и сообщает:

— Почти дошли.

Он светит на стену. На ней надпись: «Рю Ашерон».

Харон перепрыгивает через ручей и оборачивается, чтобы помочь мне. Мы идем дальше, потолок туннеля становится ниже. Здесь жутковато и тесно, но приключение начинает мне нравиться. Луч фонарика выхватывает картинки на стенах. Лев. Волк. Леопард. Нарисованный мелом жутковатый человечек с вытянутой указующей рукой.

— Этого я уже видела, — говорю я. — Он там танцевал со скелетом.

— Да, этот чувак тут повсюду, — кивает Виржиль. — Он, собственно, показывает, где вечеринка.

— Откуда ты так хорошо все здесь знаешь? Как в этом лабиринте вообще можно ориентироваться? — спрашиваю я.

— Сначала изучал все подряд: карту Жиро, карту Титана… Но сейчас уже все помню, считай, на ощупь. Я ж много лет сюда спускаюсь.

Несколько минут спустя мы подходим к развилке, где в известняке процарапаны какие-то слова.

— О! Послание на распутье! — торжественно объявляет Жюль и останавливается, чтобы его прочитать. Виржиль идет дальше и читает текст по памяти:

— …мне кажется поройя жизнь провел подобно мудрецам, и вновь бреду тропой знакомой. Может, себя сгубил я дерзостью беспечной давным-давно; но вместе с тем молитву о милости так искренне вознес с той ясностью, доступной только мертвым, что жизнь угасла, по себе оставив обломки жалкие, рассеянные всюду, мечты неясные. Вот и теперь блазнится цель моя [47] .

— Ни фига себе. Мощно, — отзывается Жюль.

— А знаешь, откуда это? — вмешивается Константин. — Это агент Малдер сказал, в «Секретных материалах». Прикинь! Четвертый сезон, пятая серия. «Поле, где я умер». У моего двоюродного брата есть этот диск.

Виржиль хмыкает.

— Ты чего, самый умный, что ли? Ну а кто тогда это сказал?

— Роберт Браунинг. И не сказал, а написал. В поэме. Называется «Парацельс».

— Как я тащусь, когда ты читаешь стихи! — ерничает Жюль и звонко чмокает Виржиля в щеку. Виржиль отмахивается от него.

— Я тоже, — бормочу я. Себе под нос.

Я перечитываю процарапанный в известняке текст, и по спине бегут мурашки, потому что я вдруг осознаю, что некоторые строки мне знакомы. Их цитировал костлявый торчок с блошиного рынка. Должно быть, прочитал здесь, когда охотился за костями, а вчера, когда я покупала у него миниатюру, вспомнил неизвестно с чего. Но все равно мне становится не по себе. Словно он знал, что я спущусь сюда и прочту. Кстати, о чем вообще эти строки? Я поворачиваюсь, чтобы спросить у Виржиля, но обнаруживаю, что осталась одна. Все ушли вперед.