Онлайн книга «Алая нить»
|
– Значит, раз уж ты взялась рисовать и поймала энергию, то остановить тебя невозможно? – Остановить – нет, спугнуть – да. – Чем? Соня вздрагивает от внезапного детского плача, разорвавшего вселенную. Невольный взмах кисти оставляет в самом центре иероглифа «Счастье» пятнышко, быстро расползающееся в жирную кляксу. – Надо было взять абсорбирующую бумагу, – сетует муж. Женщина хватает очередную склянку с лекарством и резко отвечает: – Не надо было брать никакой. – Никакого толку, абсолютно никакого, – говорит Антон очередному светиле педиатрии. – Если динамика и есть, то только отрицательная. С каждым днем только хуже и хуже. Ребенок уже практически покрыт сплошной коркой. – Он родился с диатезом? – Нет. Все началось, когда мы вернулись из Лос-Анджелеса, – обреченно отвечает Соня. – Что ж, в Калифорнии хороший климат. – Климат, Соня, великолепный. Я сразу говорила. А тебе надо было полгода изводить ребенка и мучиться самой, прежде чем осознать необходимость привезти его сюда. – Мама, это ненадолго. Пройдет диатез, дождемся лета и поедем домой. – Хорошо-хорошо, как скажешь. Прилетайте скорее. Я жду. – Я жду, Соня. Но только месяц. Через четыре недели документы должны быть оформлены, если ты не хочешь, чтобы твое место в аспирантуре занял кто-то другой. Да, ты сможешь поступить в следующем году, но не жди, что тебя опять пригласят работать на кафедре. Она растерянно кладет трубку и сообщает мужу: – В аспирантуре освободилось место, и чтобы его занять, необходимо взять курс на кафедре. Некоторое время стоит тягостное молчание. Потом Антон говорит: – Отвези Мику и возвращайся. – Я поклялась, что никогда не брошу ребенка. – Не говори ерунду, Сонюшка. Ты не бросаешь, а оставляешь лечиться. – Это ведь ненадолго, правда? – Конечно, милая, всего на полгода. Полгода незаметно превратились в год, затем в полтора и добежали до двух. Каждый раз, покупая билет в Америку, Соня садится в самолет с мыслью, что едет забрать ребенка. А там она смотрит на розовощекого карапуза, плещущегося в бассейне, и с ужасом вспоминает кровоточащие экземы. «Посмотри, он уже подрос, окреп. Все будет хорошо, – говорила она себе и тут же спрашивала: – А если нет? А если опять все сначала? Увезти его, потому что я не могу без него жить, чтобы он там мучился? Он-то пока без меня прекрасно обходится. Называет бабушку мамой, обожает Стива, катается в дорогущей коляске по звездным именам на голливудской аллее и дышит океанским воздухом». Что она может предложить маленькому ковбою, кроме своей любви: московские ясли, квартиру, заполненную стопками бумаг с датами и хрониками, и запах бензина? Где еще, скажите, должен жить этот бесценный, самый лучший, самый умный, самый красивый ребенок, если не в Городе Ангелов? Молодая женщина прекрасно знает ответ: ребенок должен жить с мамой. И ее сын будет жить с ней, как только она допишет работу, получит диплом кандидата наук, соберется с духом и привезет Мику в Москву. А если дерматит вернется, что ж поделать, она уедет вместе с сыном назад. Конечно, она позовет Антона с собой, но захочет ли он ехать? Это у нее один только Мика, а у Тошки есть еще Анечка. Он и так уже предал ее один раз, уйдя к Соне, сможет ли уехать совсем? Анечка очень чувствительная и привязана к Тошке. К тому же у него здесь карьера, клиенты, имя, а там что? Соня, Мика и перспективы развозчика пиццы… – О чем ты думаешь, Сонюшка? – О кукушках. – Кукушка кукушонку сшила капюшон. Как в капюшоне он смешон. Давай, сладкий, повторяй. – Ку-ку, – раздается в ухе неуверенный лепет. – Чему ты учишь двухлетнего малыша, мама? – удивляется Соня. – Это смешно. – Смешны дефекты фикции, а правильная речь еще никому вреда не принесла. И учиться говорить правильно надо сразу, а не потом. – Лучше бы ты научила его обращаться ко мне «мама», а не «няня». – «Няня» – это на его языке, Соня. Он прекрасно знает, что звонит Соне поздравить ее с днем рождения. – А я хочу, чтобы он знал, что звонит маме. – Защитишься – узнает. Кстати, желаю тебе закончить работу как можно скорее, раз ты так этого жаждешь. – Присоединяюсь к пожеланиям тещи. – Антон целует затылок жены, забирая у нее телефонную трубку. – Дайте-ка мне сына. Мика, это папа. Ты слышал, мама скоро к тебе приедет. – Не скоро, – грустно вздыхает Соня через несколько минут. – Почему, Сонюшка? – Я застряла на середине пути. – Отчего? – Понимаешь, когда я закончу, придется что-то менять, а я боюсь этого. – Боишься жизни с сыном? – Нет, что ты! Боюсь, он не сможет жить здесь. – Значит, мы поедем в Лос-Анджелес. От этого бесхитростного «мы» на Сонином лице расползается улыбка, спадают засохшие струпья переживаний, наполняя дыханием кожу, будто невидимая волшебная палочка стерла чернильное пятно с нарисованного Соней иероглифа. – Фу [72] , – выдыхает она, утыкаясь мужу в плечо. – Вот и славно. Что-то еще тебе мешает? – Нет, – лукаво хихикает Соня. – Скорее мне чего-то недостает. Я же не просто ученый, Антош, понимаешь? Я книголюб, но не буквоед. Я хорошо пишу научные труды, но как-то отстраненно, словно не понимаю, что делаю. – Как это не понимаешь? – То есть понимаю, конечно, но полного представления о предмете исследования не имею. – Для этого нужна машина времени, Сонюшка. – Было бы неплохо. Но думаю, мне бы хватило для начала и современности. Теории мне мало, нужна практика. Полазить бы самой по замкам моих друзей кайзеров… Хоть бы глазком посмотреть на то, о чем пишу. – Предлагаю посмотреть двумя, – загадочно улыбаясь, муж протягивает Соне конверт, а в нем путевки – двухнедельный тур по Европе. – С днем рождения! Затаив дыхание, женщина пробегает взглядом по заветным названиям: «Мюнхен, Кельн, Брюссель, Париж, Леон, Бордо, Сан-Себастьян, Памплона, Барселона». – Летим в Германию, сажаем историка в машину и везем по Европе собирать материал, – подмигивает жене Антон. Соня стоит посреди комнаты с развернутой бумажкой в руках, лихорадочным блеском в глазах и дурацкой улыбкой на лице. – Сонюшка, что ты застыла? Мы едем или нет? Она начинает суетиться, носиться по квартире, рыскать по шкафам, вынимать нужные и совершенно бесполезные вещи, кидать их в стащенный с антресолей чемодан. Каждый раз, пробегая мимо мужа, она останавливается, заглядывает ему в глаза с многозначительной преданностью собаки, получившей вожделенную мозговую кость, и благодарно выкрикивает: |