Онлайн книга «Королева двора»
|
– Ты меня пугаешь. – Не бойся, на место в твоей постели я не претендую. – Ладно. – Он пропускает подопечную в квартиру и говорит тихо, но достаточно внятно для того, чтобы она все же услышала: – Жаль, что не претендуешь. – Забудь, – бросает она, закрывая за собой дверь в ванную. Включает кран на полную мощь и только тогда позволяет себе заплакать. О чем она плакала тогда? О разрушенной любви? О потраченном времени? О поруганных чувствах? Или всего лишь о неудавшейся роли жены декабриста? Потерять роль было особенно жалко. Дина попробовала сыграть на бис. – Вот, – она положила на стол конверт, – здесь, конечно, не так много, но на хлеб с маслом хватит. – Мне ничего не надо. – Глаза Михаила сузились, кулаки сжались. На мгновение женщине показалось, что он снова ударит ее, но обошлось. – Забери! – Он резко отодвинул от себя подачку. – Мишенька, – и куда только подевался «глупенький дурачок», – не делай из меня монстра, пожалуйста. Тебе же надо как-то жить. – А я живу, – многозначительная пауза, – как-то… – Ладно, как хочешь. Я еще зайду. – Заходи. – Привет, как ты? С бритвой по-прежнему не дружишь? – … – Миш, ну, оглянись вокруг, что за бардак?! И сколько бутылок кругом. Разве можно столько пить? – «Большие мальчики в няньках не нуждаются». – Ну, я пойду тогда… – Иди. И еще через месяц: – Миш, я тебе приглашение принесла. – Ку-у-да? За-а-а-чем? – Фу, ты совсем теперь не просыхаешь, что ли? – Ди-и-инка! Ка-а-а-кие люди! Сади-и-ись. Выпить хочешь? Дина смотрела на еще недавно блестевшую чистотой комнату и не верила своим глазам: на ковре выделялись следы грязных подошв, слипшиеся комья грязи чернели не только на полу, но и на подоконнике, на столе и даже на стенах, будто по ним тоже ходили. Стол был уставлен грязными чашками и тарелками с остатками уже протухшей еды, в которой, ничего не боясь, среди бела дня копошились тараканы. – Миша, – она брезгливо поморщилась, подавляя приступ тошноты и желание выскочить отсюда немедленно, – так жить нельзя! – А я и не живу, Ди-и-инк! Садись давай, не ерепенься. – И он мазанул рукой по серым смятым простыням со следами мочи и рвоты. – У тя выпить есть? – Нет. – А че приперлась тогда? Вали отсюда! – Миш, я вот билет принесла, контрамарку. У меня бенефис в Новосибирске, а потом, знаешь, мы в Питер едем. И еще Марк с Москвой переговоры ведет, так что видишь, как все хорошо складывается. – Лучше не бывает. – И он загоготал страшным, зловещим смехом, от которого по Дининой спине запрыгали мурашки. Мурашки же заставили ее резко развернуться и броситься к выходу из квартиры, они же приняли на себя неожиданный удар от прозвучавшего в спину укора соседки: – Разве приглашения ему надо носить? То, что муж не нуждался в контрамарках, было очевидно и самой Дине. И она честно попыталась проявить человеколюбие, выполнить миссию если не жены декабриста, то хотя бы матери Терезы. Но, как и любой актрисе, ей был необходим режиссер или автор сценария, который бы продумывал мизансцены и реплики и расставлял бы персонажей по сцене. Но режиссера у пьесы не было, а потому и роль снова оказалась провальной. Ни цветов, ни аплодисментов, ни криков «Браво!». – Здесь котлеты, а в том судке биточки. Ты поешь, я сама готовила. – Решила заменить духовную пищу нормальной едой? С каких это пор мясо важнее Сен-Санса? – Зачем ты так? – Дина пыталась сдержаться, но все же презрение, против воли, проскользнуло в ее тоне. На сей раз муж был трезвым, а потому отталкивающий вид его (отросшая борода, сальные волосы, дырявые носки, усеянная пятнами футболка и тренировочные брюки с отвисшими коленями) казался еще более отвратительным. Вот только глаза оставались прежними: грустные, преданные и, нет, не обвиняющие, а пронизанные непониманием. Он смотрел так, как смотрит собака, подбежавшая было за лаской, а получившая незаслуженный пинок. И подумалось Дине, что это не чужой, хриплый голос задал ей вопрос, а знакомые, родные глаза спросили: – А ты? И все же она сделала еще одну попытку: – Вот видишь, тут на визитке и адрес, и телефон. Ты позвони. – Обязательно. – Но не было в ответе никакой гарантии и ни малейшего побуждения к действию. – Нет, Миш, ты сделай. Тебе там помогут. Это лучший наркологический центр в Новосибирске. Сходи туда. – Непременно. – Обещаешь? – Мамой клянусь. – Зачем ты так? – Теперь презрения не было, осталось искреннее изумление неожиданной жестокостью. Нет, даже не по отношению к Дине, а к самому себе. Сердце Мишиной матери не выдержало еще его пребывания в московском изоляторе. Дина тогда сделала все, что могла, весь город на уши поставила, но свекровь умерла. А Мишу отпустили через два дня, хорошо хоть на похороны успел. Дина потом еще спрашивала себя, уехала бы она с мужем из Москвы, если бы его мама была жива-здорова? Возможно, не стала бы этого делать. Уверена была бы, что он справится сам. А когда увидела его: жалкого, уничтоженного, сгорбившегося, бросающего комья земли на крышку гроба, увидела выражение его лица: растерянное, разуверившееся во всех и вся, осознала, что не сможет не поехать с ним. Это не было бы непорядочностью, не было бы предательством, это стало бы убийством. Убийцей Дина быть не хотела, потому и продолжала бегать с судочками в пропахшую болью, разрушенными надеждами и перегаром комнату, в которой уже давно не жила. – Слушай, я вот газету купила. Здесь куча объявлений о работе. Я уверена, что если ты возьмешь себя в руки, то… – Зачем? – Что «зачем»? – Зачем мне брать себя в руки? – Он подскочил к ней, выхватил газету и за считаные секунды порвал ее в мелкие клочья. – Какого лешего менять свой образ жизни, я тебя спрашиваю?! Может, мне жену надо кормить? Может, она без меня пропадет? Может, у нас детей семеро по лавкам, которых она родила, как обещала, а? Думаешь, я не помню этого: «Ну и черт с ней, со сценой, будем детей рожать»? Ни фига подобного! Одно дите у меня было, и то под землей давно, а мне от этого греха вовек не отмыться. Я, может, за эту смерть сейчас и расплачиваюсь. – Выкрикнув Дине в лицо этот горячий, безостановочный монолог, он рухнул на кровать, уткнувшись лицом в стену. – Не говори ерунды! Даша заболела не по твоей вине. И казнить себя за это по меньшей мере глупо! – А по большей? – Он снова резко вскочил. – Ну, говори! – Миш, успокойся, пожалуйста. Надо выбираться как-то из ямы. Сам себя загнал и… |