Онлайн книга «Девичьи сны»
|
Прошла неделя. Кто остался жив, ночью окопались возле хутора на пологом холме, среди картофельных грядок. Сосновый лес подступал к хутору, вдоль его опушки проходила грунтовая дорога – ее-то и приказано было держать батальону с остатками сводной роты. Писаренко, длинный, в каске, с ППШ на груди (где-то достал, вот же проныра), назначал своему взводу, где окапываться. Сергею с ручным пулеметом велел устроиться в приземистом каменном сарае, который имел оконце, глядевшее как раз на дорогу, – удобная огневая позиция. Сергей и второй номер Федя Хорольский, бывший парикмахер, улыбчивый и ловкий, быстренько высадили из окна застекленную раму, поставили пулемет – и вдруг увидели выросшую перед стволом «дегтяря» фигуру. Хутор был вообще-то безлюден, местные люди обычно прятались или уходили из зоны боя, а тут – нате вам, вылез откуда-то старикан угрюмый в картузе. – Папаша, – сказал Сергей, – ты уходи отсюда. Тут с утра жарко будет. Понимаешь? Старик пробормотал что-то по-эстонски. Федя протянул ему кисет с махоркой, но тот ударил рукой по кисету и, сутулясь, поплелся к жилому дому. – Вот же старый гриб, – сказал Федя. Притащил охапку сена, улегся. – Давай отдыхать, сержант. – И сразу захрапел, он засыпал мгновенно. Но вдруг оборвал храп и то ли во сне, то ли наяву произнес: – А хуторок-то какой ладный, вот бы тут пожить… – Выматерился и вновь захрапел. А на рассвете вынырнули из леса и помчались по дороге мотоциклисты, немецкая разведка – их отбросили огнем. И вскоре началось… Одну атаку отбили, вторую, третью… Потом Сергей потерял счет. По сараю стали бить из пушки, пришлось переменить позицию. Пулемет раскалялся от работы, диски кончались, Хорольский бегал под огнем в тыл батальона, подносил новые диски, была в середине дня передышка. Ударила по лесочку, где накапливались для очередной атаки немцы, береговая батарея с северной оконечности острова – ее корректировщики появились тут, направляли огонь. Батарея, было слышно, клала увесисто. Иные осколки и до своих окопов долетали. Но ничего. Даже пообедали Сергей с Хорольским – сухарями и банкой бычков в томате. Оба были на чертей похожи – кирпичная пыль, тротиловая гарь покрывала их лица и руки. Потом опять немцы пошли на прорыв. До броска гранат приближались. Федю Хорольского убило осколком гранаты, когда он очередной раз подносил диски. Из пролома в стене сарая Сергей бил по перебегающим темно-зеленым фигурам, дым стелился над окопами, сквозь гром оружия слышались немецкие выкрики и наш ожесточенный мат. Какие-то бойцы, выбитые из своих траншей, полезли в сарай, раненых притащили, забились в угол возле Сергеевой позиции. – Почему огонь не ведете? – зло крикнул им Сергей. – А ты дай патроны, будем вести, – ответил хрипловатый бас, показавшийся знакомым. Быстро темнело, бой затихал, обе стороны выдохлись, пала тишина – аж в ушах зазвенело. В сарай заглянул Писаренко: – Беспалов! Живой ты чи ни? – Живой пока, – отозвался Сергей. – Надо Хорольского похоронить. Убило его. – Если б только его. Хорошо, если дюжина от взвода осталась. А эти кто? – Писаренко всмотрелся в темные фигуры в углу сарая. – Из инженерного? Ну-к, берите лопатки, хоронить будем. – Тут заступ есть, – сказал кто-то из угла. За сараем, с невидимой немцам стороны, стали копать яму. Молча работали, молча снесли убитых, положили в эстонскую землю, холмик над могилой набросали. К Сергею подошел невысокий боец. – Ты, что ли, Беспалов? – спросил хрипловатым басом. – Я. – Серега? Сергей всмотрелся в красноармейца. Тут как раз немецкая ракета взлетела, и он увидел худое, обросшее давно не бритым желтым волосом лицо, увидел голубые глаза, вроде бы и знакомые, но подчеркнутые мрачноватой тенью. Мятая пилотка была натянута на слишком крупную для нее голову. Из-под грязной шинели как-то сиротливо торчали тонкие ноги в обмотках и заляпанных глинистой землей башмаках. – Марлен, – тихо сказал Сергей. – Ты как сюда попал? Ракета догорела, и сразу сгустилась тьмущая тьма. – А ты? – сказал Марлен Глухов, боец инженерного батальона. Они вошли в сарай и там улеглись у пролома в стене рядом с ручным пулеметом, уставившимся в бесприютную моонзундскую ночь. – Тебя что, в голову ранило? – спросил Марлен. – Да, задело. На Эзеле еще. – А, ты оттуда. Курево есть? А то моя махорка кончилась. Они свернули самокрутки и закурили, держа огоньки в кулаках. – Слыхал? Наше начальство-то сбежало. – Как сбежало? – А так! За Елисеевым, говорят, самолет прислали, он со штабными сел и улетел. Бросил нас подыхать тут. – Не может быть. Мало ли что болтают. – Очень даже может быть, – зло сказал Марлен. – Командиры долбаные! До чего довели… Ладно. Ты как на островах очутился? Молча, попыхивая цигаркой, выслушал краткий рассказ Сергея. – Так это вы Берлин бомбили? Это дело! А что ж тебя на Эзеле оставили? – Мест не хватило на самолетах. – Мест не хватило! – передразнил Марлен. – Ты ж сын попа, вот и не хватило. – Брось! – сердито сказал Сергей. – Это теперь не имеет значения. Не я один остался, наш комвзвода Писаренко тоже. – Ясно, ясно. У тебя начальство хорошее. Только вот мест не хватает. На Эзеле-то много осталось брошеных? Сергей не ответил. Что-то он не узнавал старого дружка, прежде такого веселого, своего в доску. – А помнишь, – сказал, чтобы перевести разговор на другой лад, – как мы с тобой французской борьбой… – Не помню, – отрезал Марлен. – Слушай… чего ты злишься? Я ж не виноват, что ты… – Да, – со вздохом сказал Марлен. – Ты не виноват, конечно. Хочешь знать, как я тут очутился? Длинная история. – Не хочешь, не рассказывай. – Можно и рассказать. Все равно не усну. – В проломе просветлело от очередной немецкой ракеты. Марлен лежал на спине, закинув руки за голову и закрыв глаза. – Давай вопросы. – Ты куда из Воронежа уехал? Я спрашивал тогда, никто… – Никто и не должен был знать. А то бы отправили меня… куда-нибудь подальше… В Баку я уехал. Там у меня тетка, сестра матери, вот я к ней нагрянул. Ее муж нефтяник, мастер по подземному ремонту скважин, он и взял меня рабочим на нефтепромысел. Так я, значит, и спасся. Забыть-то про меня, конечно, не забыли, но и не искали. – А как ты на Даго попал? – В тридцать девятом по указу призвали в армию. Просился в авиацию – нельзя. Я ж меченый. Определили в зенитную артиллерию, и с ходу нашу батарею – в Западную Белоруссию, освобождать братьев-белорусов. Мы в Молодечно стояли. Осень прошла, а зимой взяли меня за шкирку и ка-ак тряханули! |