Онлайн книга «Кысь»
|
А если Прежние рядом случатся – они бегают, за голову хватаются, кричат: «Тушите! Тушите пожар!» – а как? Как его потушишь-то? Это малое пламя ведерком зальешь, а если огонь свою силу показал – все. Жди до конца. Ежели другие избы не займутся – хорошо. Вот как огонь все поест, ложиться начнет, засыпать, – голубчики двинутся с ведрами, да с горшками, кто с чем, угольки набирать, себе в дом тащить. Может, у них и без того печь теплая – неважно. Не пропадать же добру. А иной раз вся слобода выгорит. Что ж! – начинай жить сначала. Мытый, сам себе приятный, постучался к Варваре. Открыла нарядная, вся вспотевши. – Ах! Это вы. Как мило. Что это? Ржавь? Ну зачем вы трудились... Посмотрел по сторонам: баловниц еще не было. Подождем. Стол накрыт. Миски – две, да ложки – две. Супу горшок. – Вы присаживайтесь. Я сейчас. Вытащила из печи противень с мышами. – Вроде пропеклись... – А вы лучинкой их потыкайте. – Верно... В самый раз. Свежие, сегодня ловила. – Чудно. Налили ржави. Закусили. – Ваше здоровье. Еще налили. Хорошо пошла. – Какая чудная ваша ржавь. С букетом. – А это я знаю, где брать. – А где вы берете, если не секрет? – А на трясине. За кохинорской слободой. – Где Садовое Кольцо? – Ну да. – В какую даль вы ходите! – Но дак. Зато и ржавь знатная. – Надо мне тоже туда наведаться. Бабы все не шли. Бенедикт кашлянул вежливо, в кулак. – Гости-то подойдут ай нет? – Нет, я не решилась... – А обещали?.. – Я подумала... вот... лучше я вам сперва открою свой секрет наедине... Не знаю, как вы воспримете... волнуюсь... – Да я вроде тоже... – Я не знаю, способны ли вы оценить... – Способен, – сказал Бенедикт, но не был уверен, что способен. – Ну хорошо... Но это секрет. Вы, конечно, никому... – Да-да. – Ну, закройте глаза. Бенедикт закрыл глаза. Варвара зашуршала. Стукнуло что-то. Опять шорох. Бенедикт приоткрыл один глаз и стал подглядывать. Но ничего еще не было вроде готово, только от свечи плясали тени на бревнах – и он опять зажмурился. – Пора не пора – выхожу со двора-а! – пропел Бенедикт. – Да погодите вы... Какой нетерпеливый... – Мне невтерпеж, – соврал Бенедикт и в голос игривости подпустил. – Оч-чень даже невтерпеж. Тут ему на колени тяжесть какая-то опустилась, легкая такая тяжесть, и плесенью пахнуло. – Вот... Смотрите... – Что это?!.. Коробка не коробка, а вроде того; внутри листы беловатые, похоже на свежую бересту, но светлее; тонкие-претонкие и будто мусорком присыпаны, али маком. – Что это такое?! – А вы ближе посмотрите! Поднес к глазам. Мусорок такой ровненький... как нитки... смотрел, дивясь... Вдруг словно бы нитка распалась и по глазам ударила: «и свеча, при которой она читала полную тревог и обмана жизнь...» Ахнул: буквы! Точно, буквы! Написано мелко-мелко, до того уж аккуратно, и не коричневые, а черные... Послюнил палец, потер бересту: сразу протер дырку. Тонкая, бля! – Осторожнее, попортите! – Что это такое... – Это книга... Старопечатная... – А!!! – Бенедикт сорвался с тубарета, отбрасывая заразу. – Вы что!!! Заболею! – Нет! Погодите! Да погодите вы!.. – Болезнь!.. – Нет!.. – Пустите!.. – Да сядьте! Сядьте! Я все объясню! Клянусь! – Варвара Лукинишна отдирала Бенедиктовы руки от засовов, трясла гребешками. – Совершенно безопасно... Никита Иваныч подтвердил! – Он-то здесь каким боком? – Он знает! Это он подарил! Бенедикт притих, ослаб ногами, осел на тубарет, вытер нос рукавом, унимая дрожь. Никита Иваныч. Начальство. И не заболел. Держал книгу – и не заболел... – Безопасно... – шептала Варвара. – Вы знаете, он чудесный старик... такой знающий... Пояснил мне: совершенно безопасно, это просто суеверие... Знаете, когда Взрыв случился, это все считалось опасным, радиация... ну, вы слышали... Поэтому запрещалось. От книг – радиация... – Их послушать, Прежних, так от всего – радиация, – дрожал Бенедикт. – Нет, тут другое что-то... – Но Никита Иваныч знает... У него есть... Если бы правда было опасно, он давно заболел бы, но вы же видите, он здоровее нас с вами... – Зачем же... зачем же лечат?.. – тьфу, тьфу, тьфу?.. – Это традиция, тьфу, тьфу, тьфу... Оба постучали по дереву. ...Боже упаси, боже упаси. Я не болен, я не болен, нет, нет, нет. Не заболею, не заболею, нет, нет, нет. Не надо приезжать, не надо, не надо. В красных балахонах не надо приезжать, тьфу, тьфу, тьфу. Крюком меня не надо, нет, нет, нет. – ...Он мне пояснил... считалось очень опасно, потому что бумага впитывает... вот мы с вами и переписываем, чтобы чисто, чтобы не опасно народному здоровью... но теперь уже все равно, двести лет прошло... Мы с вами старые книги переписываем, Бенедикт... – Как старые? Это все Федор Кузьмич, слава ему... – Нет... Это все разные люди писали, но все равно считается, что Федор Кузьмич. Я чувствовала, что тут что-то... Знаете, когда я его увидела, Федора Кузьмича, я ночь не спала... все думала, думала... Потом решилась, набралась смелости, пошла к Никите Иванычу. Мы долго говорили... – Он мне ничего такого... – Ах, Бенедикт, он своеобразный человек... Мы говорили о вас... Он хотел вам сказать, но не сразу... подготовить... Я знаю, это большой удар... но, по-моему, лучше знать, чем бродить во тьме... Бенедикт сидел на тубарете ссутулившись; мысли вразброд, в голове тупость. Может, он рано на работу вышел? Может, еще лихорадка не прошла? Что-то дрожь бьет. Или это после бани?.. К чему ж было умываться, когда не с кем целоваться... – Ну и что теперь? – Теперь? Ничего, просто теперь вы знаете. – А зачем? – Ну как... Я думала... – А зачем думать? Я жить хочу. – Но при чем здесь... Я тоже... но я хочу знать правду... если это возможно... – «В великом знании многая печали»... Что ж, выходит, это тоже не Федор Кузьмич сочинил, слава ему? |