
Онлайн книга «Брик-лейн»
— А что, если брать с него мзду за каждую новую порцию? — Представь, как здорово он экономит на бензине благодаря тебе. — Теперь у нас еще одна лестница, банки с краской, две деревянные дощечки. Скоро пойду дома красить. — Вот тебе как раз и работа. — Назнин пыталась подавить смешок. В таких местах от души не хохочут. — Мужу будет обо что сломать палец на ноге, когда встанет среди ночи. — Разия сомкнула колени и громко вздохнула. — Честно, сестричка, мне самой ничего не нужно. Ты разве слышала, чтобы я когда-нибудь жаловалась? Дети страдают. — Что будешь делать? Разия посерьезнела. Она посмотрела на вытянутые руки, словно они сейчас произвольно начнут то, что задумали. — Вот что я тебе скажу… Пришел Шану с сумками, принес с собой целый букет запахов настоящего пиршества. Увидев Разию, остановился, поздоровался, но в адрес Разии его «салам» перепало чисто случайно. — В другой раз, — сказала Разия, собирая вещи. — Поешь со мной, — попросила Назнин. Назнин взяла у мужа сумки, ей хотелось, чтобы он ушел. Шану прокашлялся, очень официально осведомился о миссис Ислам, в общем — о ее здоровье, в частности — о ее бедре, а также о растущем благосостоянии ее сыновей. Разия отвечала коротко, вежливо, но не изменила расслабленной позы, не приличествующей бенгальской жене. Вопросы у Шану скоро кончились, он неловко стоял, как будто, чтобы сесть, ему нужно приглашение. — Ракиб, — сказала Назнин. Шану вздрогнул. В любую секунду готов был броситься бежать. — Что? — Пойди посмотри, как он там, — мягко сказала Назнин. — И правда. Он с облегчением поспешил прочь. При ходьбе теперь хлопает каблук. Смятые гармошкой брюки превратились уже просто в аккордеон. Назнин пошла с ним до двери и зашептала ему на ухо. Рис получился отменный. Воздушный, белый, зернышко к зернышку. Дома, в сезон дождей, когда земля уходила под воду и у буйволов на ногах нарастали плавники от грязи, когда курицы взлетали на крыши, когда коричневые козы топтались на крошечных островках земли, когда женщины падали на поднятых дорожках в хижины-кухни, когда не могли разжечь костер на навозе и шелухе и в ход шли все запасы, когда дождь звенел по крышам громче, чем коровьи колокольчики, рис был сокровищем, источником жизни. Его готовили сразу на несколько дней, он застывал и превращался в клей. Или в твердые куски, которые рассыпались только в желудке, и тогда им можно было так набить желудок, что даже дети падали и ревели от удовольствия. Даже тогда он был вкусным. Этот же рис бесподобен. Одним этим рисом она наестся. Но она чуть не захлебнулась слюной при мысли о курице, почуяв горячий аромат кориандра. Утонувший в масле баклажан прямо-таки напрашивался в рот. Ей хотелось вылизать бархатистый дал. Шану умеет готовить. Назнин как-то не задумывалась, что все годы до женитьбы он готовил себе сам. Когда появилась она, Шану осталось только прислоняться к шкафам и упираться животом куда-нибудь в стол. Она не стала упрекать его за то, что все это время он ей не помогал. Наоборот, Назнин почувствовала укол совести, потому что считала его бесполезным и не подозревала в нем таких неожиданных талантов. — Вкусно, — сказала Разия, — оставь мужу чуть-чуть. Но Назнин ела, как голодный варвар. Разия поставила тарелку и положила ложку. — Я кое-чего не сказала твоему мужу о миссис Ислам. — Она не заходит. Я обидела ее. Шану не знает об этом. — Он еще кое-чего не знает. — Ты ведь не хотела сплетничать. — Не хотела. Разия опустила глаза. Наклонилась. Ресницы загибаются, как лапки у насекомого, под тяжелыми веками зрачки кажутся квадратными, и только сейчас Назнин заметила, что черная радужная оболочка у Разии вся в брызгах золотого света. — Это не сплетни. Это правда. Разия помолчала для внушительности. — Она ростовщица. — Ого! — Я проверила. Это правда. Говорю перед Богом. Она дает деньги под проценты и будет гореть в аду после смерти. — Разве можно так говорить? Разия забрала тарелку у Назнин. — Послушай. У меня были подозрения. Я ей сказала как-то насчет трудностей с деньгами, и она предложила мне дать взаймы. Ничего особенного. Потом я засомневалась. Я думала, может, она предлагает дать взаймы от чистого сердца. Может, она специально в своей большой черной сумке носит пачки пятифунтовых банкнот, чтобы отдавать бедным. — Прекрати. — Я не шучу. Ты же знаешь меня, я всегда пытаюсь везде найти хорошее. — Улыбка у Разии получилась как у шакала. — Если не веришь мне, спроси у Амины. Спроси, сколько она платит. Тридцать три процента. — Разия! — Ты так говоришь, будто я сплетничаю. Я не сплетничаю. Я тебе говорю то, что видела. И не я отправлюсь в ад, когда настанет судный день. — Если она раскается, Господь ее простит. — Раскается? Миссис Ислам? Разия погрузилась в сумку и вытащила носовой платок. Взяла его двумя пальцами и помахала, отставив мизинец. — «Когда я была совсем еще девочкой, никто не осмеливался так меня оскорблять! Лучшее семейство на весь Тангайл, ты что, не знаешь, что все с нами раскланиваются?» Назнин онемела и уставилась на подругу. Разия обвела взглядом комнату. Потом отрывисто заговорила: — Амина не может внести последний платеж. Если она и в следующий раз не принесет деньги плюс дополнительную сумму в качестве пени, сыновья сломают ей руку. Какая епитимья такое искупит? — Еще кто-нибудь об этом знает? Разия пожала могучими плечами: — Некоторые знают. Может, даже все. И все лицемерят. Вся община. Все тонут, тонут, воду пьют. Подросток, безвольный, как еще ни разу не надутый шарик, услышав английские слова, приподнялся в кресле и бессмысленно посмотрел на Разию. — О ее сыновьях чего только не говорят, — сказала Назнин, — но, насколько я знаю, это все сплетни. Подросток уронил голову, шея у него толщиной с соломинку. Мать посмотрела на него так, словно соломинка вот-вот надломится, и заплакала, уткнувшись лицом в руку. — Мне пора идти, — сказала Разия, — у меня еще дела, а потом надо детей забрать. — Поцелуй их за меня. Передавай нашим привет. — О'кей. Сделаю. — Твой английский все лучше и лучше. Поздоровайся за меня с дамой с татуировками. — Спасибо. Съехала дама с татуировками. Назнин сперва не поверила, даже после таких невероятных новостей о миссис Ислам, после которых все должно казаться возможным. |