Книга Он снова здесь, страница 5 – Тимур Вермеш

– Давайте-ка серьезно, – раздался тут голос газетного торговца. – Неужели вы всего-навсего любитель? С таким-то номером?

Неимоверная дерзость.

– Я не любитель! – энергично отрезал я. – Я не из тех буржуазных лентяев!

– Конечно, нет, – примирительно заверил он меня.

Похоже, в глубине души он честный малый.

– Я имею в виду, кем вы работаете?

Вот именно, кем? Что же ответить?

– В настоящее время я… несколько отошел от дел, – осторожно описал я свое положение.

– Не поймите меня неправильно, – заторопился торговец, – но если вы еще действительно ни разу не… то это просто невероятно! Послушайте, ко мне все время кто-то заглядывает, город же полон всяких агентов и телевизионщиков. Они только рады будут новому сюжету, новому лицу. Если что, как вас найти? У вас есть телефон? Или мейл?

– Э-мм…

– Где вы живете?

Тут он попал прямо по больному месту. Однако в помыслах у этого человека, казалось, не было ничего недостойного. И я решил рискнуть.

– Что касается жилья, то в настоящее время это… как бы сказать… несколько неопределенно.

– Ну, бывает, а может, у вас есть подруга, которую вы навещаете?

На миг я вспомнил о Еве. Где-то она сейчас?

– Нет, – пробормотал я, не желая того, подавленным тоном, – спутницы жизни у меня нет. Уже нет.

– Ох, – вздохнул лавочник, – понимаю. Все еще свежо.

– Да, – признался я, – все здесь… довольно свежо для меня.

– Ясно, последнее время все шло не очень, да?

– Пожалуй, именно так, – кивнул я, – нападение группы Штайнера [13] непростительным образом так и не было осуществлено.

Он взглянул на меня ошарашенно:

– Я имел в виду вашу подругу. Кто был виноват-то?

– Не знаю, – растерялся я. – В конечном итоге, пожалуй, Черчилль.

Он рассмеялся. Потом посмотрел на меня пристально и задумчиво.

– Мне нравится ваша установка. Слушайте, хочу сделать вам предложение.

– Что за предложение?

– Я, конечно, не знаю, какие у вас запросы. Но если вам не нужно ничего особенного, то можете поспать здесь пару ночей.

– Прямо здесь? – Я огляделся.

– Или вы можете позволить себе “Адлон”?

Конечно, он был прав. Я смущенно уставился в пол.

– Вы же видите, я… практически без средств… – признался я.

– Ну так вот. Вообще-то не так уж странно, что вы не решаетесь выйти в свет с вашим талантом. Но вы не должны скрываться.

– Да я и не скрывался! – запротестовал я. – Это все бомбежки!

– Ну да, да, – махнул он рукой. – Итак: вы останетесь здесь на день-два, а я переговорю с парочкой покупателей. Вчера как раз пришли новый “Театр сегодня” и один из киножурналов, так что народ сейчас будет заглядывать. Может, у нас что-нибудь получится. Честно сказать, вам и стараться-то не надо, уже эта ваша отличная форма…

– Так, значит, я останусь здесь?

– Для начала. Днем будете при мне, чтобы я мог вас сразу представить, если кто появится. Ну а если никого не будет, хоть посмеюсь. Или у вас на примете есть другое жилье?

– Нет, – вздохнул я, – разве что бункер.

Он засмеялся. Но вдруг осекся.

– Послушайте-ка, а вы мне киоск не обчистите?

Я гневно посмотрел на него:

– По-вашему, я похож на преступника?

Он смерил меня взглядом:

– Вы похожи на Адольфа Гитлера.

– Вот именно, – сказал я.

Последующие дни и ночи стали для меня тяжелым испытанием. Среди недостойнейшей обстановки, в скудном пристанище, окруженный печатной продукцией сомнительного толка, табачными изделиями, сластями и жестянками с напитками, скрючиваясь по ночам на терпимо, но не чрезмерно чистом кресле, я нагонял события последних шестидесяти шести лет, стараясь не привлекать к себе нежелательного внимания. В то время как другой на моем месте часами и днями бесплодно истязал бы голову над естественнонаучными вопросами, тщась решить загадку этого столь же фантастического, сколь и необъяснимого путешествия во времени, мой методично работающий рассудок был, несомненно, в состоянии приспособиться к данным условиям. Не размениваясь на плаксивые жалобы, он впитывал новые факты и исследовал обстановку. К тому же – чуть забегу вперед – оказалось, что новейшие условия предлагают более широкий выбор возможностей, притом лучших. К примеру, выяснилось, что за последние шестьдесят шесть лет на территории немецкого рейха, и в частности Берлина и его окрестностей, значительно сократилась численность советско-русских солдат. Сейчас их было от тридцати до пятидесяти человек, так что я мгновенно отметил неимоверно возросшие шансы на успех сравнительно с последней оценкой моего генерального штаба, когда лишь на Восточном фронте присутствовало примерно 2,5 миллиона солдат противника.

На короткий момент я даже задумался, уж не пал ли я жертвой заговора с похищением, в процессе которого вражеские секретные службы устроили трудоемкий розыгрыш, чтобы вопреки моей железной воле выманить у меня ценные тайны. Но одни лишь технические потребности для создания совершенно нового мира, где я вдобавок мог свободно перемещаться, – нет, этот вариант был еще более немыслимым, чем ежесекундно окружавшая меня действительность, которую я мог трогать руками и видеть глазами. Нет, требовалось продолжать борьбу в этом диковинном “здесь и сейчас”. А первым этапом борьбы по-прежнему оставалось просвещение.

Нетрудно представить, сколь проблематично получение надежной новейшей информации в отсутствие необходимой инфраструктуры. Предпосылки были чрезвычайно плохи: по внешнеполитическим вопросам я не мог обратиться ни в абвер, ни в Министерство иностранных дел, а что касается внутреннеполитических, то на первых порах не представлялось возможным установить контакт с гестапо. Даже посещение библиотеки в ближайшее время казалось чересчур рискованным. Таким образом, в моем распоряжении оставались лишь многочисленные издания, надежность которых я, конечно же, не мог проверить, а также реплики и обрывки разговоров прохожих. Газетный торговец любезно предоставил мне радиоаппарат, каковые благодаря техническому прогрессу уменьшились до немыслимых размеров, однако традиции Общенемецкого радио с 1940 года ужасающе переменились. Сразу же после включения раздался инфернальный шум, который то и дело прерывался непостижимой, абсолютно непонятной болтовней. С течением времени содержание не менялось, лишь учащались скачки от грохота к белиберде. Припоминаю, как тщился разобраться в шуме технического чуда, но несколько минут спустя в ужасе выключил его. Четверть часа я сидел бездвижно, словно контуженный, и решил оставить пока мои радиохлопоты. Таким образом, мне не осталось ничего иного, как обратиться к наличной прессе, хотя правдивое историческое просвещение никогда не являлось ее первоочередной целью и, разумеется, не могло таковой быть и сегодня.