Книга Адриан Моул. Годы прострации, страница 3 – Сью Таунсенд

— В повседневном общении Уилла Селфа [8] этот речевой оборот наверняка присутствует как постоянная величина. — Даже на мой вкус, фраза прозвучала чуточку напыщенно.

Я не нахожу ни малейшего удовольствия в наших перепалках… Уж не скатываюсь ли я к той разновидности людей среднего возраста, которые уверены, что страна катится ко всем чертям, а после «АББА» приличной музыки так и не появилось?

Дорогой дневник, я все думаю о вчерашнем, и мне слегка не по себе. Дело в том, что, по-моему, страна и вправду катится ко всем чертям, а группу «АББА» никому не удалось переплюнуть.

Небо прояснилось — и отнюдь не в метафорическом смысле. Реальное солнце вышло наконец из-за серых туч, что нависали над нами несколько месяцев. В воздухе терпко запахло боярышником, а лужи на подъездной дорожке наполовину высохли.

— От солнца масса пользы, — сообщил я Георгине. — Оно повысит у нас уровень серотонина и убережет от рахита.

— Для меня, Адриан, солнце означает лишь одно — придется брить ноги.

Нет, это не та женщина, на которой я женился. Прежняя Георгина упивалась солнцем и лежала в бикини на плоской крыше свинарника, пока последний луч не угаснет.

Я предложил жене позагорать. Ее глаза наполнились слезами:

— Ты когда меня видел в последний раз? Не с моими объемами загорать!..

Дневник, что происходит с моей женой? Неужели в своей записной книжке она написала правду? И займемся ли мы опять когда-нибудь сексом? Даже у моих родителей случается секс — каждый четверг; приходится пользоваться берушами, чтобы не слышать этих раздражающих звуков за перегородкой.

Мистер Карлтон-Хейес заболел. На работе с утра пораньше раздался звонок от его партнера Лесли. Годами я мучаюсь одним и тем же вопросом: Лесли — мужчина или женщина? К какому-либо определенному выводу я до сих пор не пришел. Лесли может быть женщиной с низким голосом вроде члена правительства Рут Келли или, наоборот, обладателем фальцета вроде футболиста Алана Болла.

Мне известно лишь, что Лесли живет вместе с мистером Карлтон-Хейесом, не любит компаний, но проявляет склонность к Сибелиусу и шоколадным конфетам с ликерно-кокосовой начинкой.

Я спросил Лесли, что не так с мистером Карлтон-Хейсом, и он/она ответил/а:

— Он разве не говорил? О боже, боюсь, у меня плохие новости. О господи…

— Знаете что, давайте обсудим это, когда ему станет лучше? — перебил я. — Секундочку… (Ко мне приближалась покупательница.)

Лесли тяжело задышал/а. Кажется, у него/нее проблемы с легкими.

Покупательница, женщина с одной, но очень большой бровью, спросила, есть ли у нас что-нибудь о ранних сюрреалистах, и я отправил ее к полке с биографией Ман Рэя [9] . Я был только рад заняться чем-нибудь стоящим: и ненужные словоизлияния Лесли пресек, и нацелил бровастую даму на неходовой товар. Мистер Карлтон-Хейес катастрофически переоценил интерес жителей Лестера к ранним сюрреалистам, пять экземпляров Ман Рэя стоят намертво. Зато босс крупно недооценил спрос на автобиографию Уэйна Руни, сочиненную литературным негром.

Когда я вернулся к телефону, Лесли на проводе уже не было. Я намеревался сразу же перезвонить, но тут бровастая пожелала расплатиться за Ман Рэя. Затем я все же набрал номер Лесли, но после двух гудков повесил трубку.

В 6.20 утра меня разбудил запах гари и вопль Грейси. Она орала мне в правое ухо:

— Папа, просыпайся! Сегодня День отца!

Я ринулся на кухню: из тостера валил дым, под ногами хрустели кукурузные хлопья, по столу разплывалась молочная лужа, из сахарницы торчал масляный нож. Грейси приказала мне сесть за стол и вручила открытку, которую она сделала с помощью Георгины. Откровенно говоря, дневник, я не чувствовал себя задаренным. На картонке, свернутой пополам, красовалось слово «папа», сложенное из разрезанных макаронин, большая часть которых отвалилась, обнаружив следы клея. А внутри было написано «ат Грейси».

Я мягко указал дочке на орфографическую ошибку в слове «от».

Грейси насупилась и сказала с вызовом:

— Дети в Америке пишут так.

— Думаю, ты заблуждаешься, детка.

— А ты разве бывал в Америке? — Пришлось признать, что я действительно никогда не пересекал океан. — Ну вот, а я туда ездила. Один раз с мамочкой, пока ты был на работе.

Последнее слово я предпочел оставить за дочерью. Грейси — грозный оппонент.

Как же я теперь жалею, что вызвался поработать в любительском театре Мангольд-Парвы в качестве драматурга, режиссера и продюсера. Репетиции идут кое-как, и меня бросает в пот при мысли, что до премьеры осталось всего одиннадцать месяцев.

Старый свинарник, 1

«Свинарня»

Нижнее поле

Дальняя просека

Мангольд-Парва

Лестершир

Уважаемый сэр Тревор Нанн [10] ,

Обратиться к Вам меня надоумила Анжела Хакер, писательница, драматург и по совместительству моя соседка. Я написал пьесу «Чума!», действие которой разворачивается в годы Средневековья. Это элегическое произведение с шестьюдесятью человеческими персонажами и десятком животных, преимущественно домашних.

Анжела считает, что Вы могли бы дать пару-тройку разумных советов насчет того, как управляться с таким большим актерским составом. Текст «Чумы!» прилагаю. Если, просмотрев пьесу, вы захотите к нам присоединиться, дайте знать как можно скорее.

Остаюсь, сэр,

А. А. Моул.

СЦЕНА 1

Буря. Входит группа монахов в рясах и сандалиях. Самый важный монах несет в руках погребальную урну. Это аббат Годфрид. (Работникам сцены на заметку: просунув шланг пылесоса в вентиляционное отверстие боковой кулисы, можно создать «штормовой» ветер.)

АББАТ ГОДФРИД. Чу, братия! Ветер больно силен. По разуменью моему, должны искать укрытья мы в этом проклятом месте.