Онлайн книга «Я возвращаюсь за тобой»
— Можно начинать процедуру, — сказал Мицуки. — Предупредите Дитриха и центры пересадки. — Подождите! — ответила Клэр. — Какая у него группа крови? — Четвертая. А что? — Это именно та, что у той молодой женщины, что ожидает сердце! Шино Мицуки покачал головой и вышел в коридор. Клэр вышла за ним. — Доктор, мне кажется, мы могли бы рискнуть… — Об этом не может быть и речи, и вы это прекрасно знаете! — А почему бы и нет? Берем сердце и пересаживаем. Таким образом, не будет никаких проблем ни с хранением, ни со сроками транспортировки. Мицуки резко остановился и строго посмотрел на интерна. Она заканчивала годичную стажировку под его руководством, и ему предстояло поставить ей оценку. Оценка явно не могла польстить. Несмотря на несомненные положительные качества, молодая женщина слишком легко поддавалась волнению. Она часто опаздывала и оспаривала решения вышестоящих, создавалось впечатление, что она постоянно отстает от хода событий. — Мы никогда не получим на это разрешения, — отрезал он. — Но у этой женщины редкая группа крови. Она будет месяцами стоять в списке ожидания со всеми связанными с этим рисками. И кто может быть уверен, что она доживет? — Никто, — согласился врач. — А мы можем спасти ее уже сегодня вечером. — Но на все есть порядок, Клэр. — Порядок, да плевать на него! — воскликнула она с вызовом. * * * Я плаваю над своим телом и слышу, как они обсуждают нас, как если бы я уже был мертв. Но по громкой реплике этой Клэр, молодого интерна, я понимаю, что еще остается надежда спасти Селин, пересадив мое сердце ей. Что же сделать, чтобы переубедить Шино Мицуки и его дурацкую карму? Я чувствую себя уже совсем далеко. Принимай же ее предложение, черт возьми, принимай! * * * Но верный своей натуре хирург внимательно посмотрел на ассистентку и ледяным тоном объявил: — Если хотите когда-нибудь стать хорошим врачом, вам следует понять одну вещь: правила — это то, что нас защищает. А она ему метко возразила: — Правила — это то, что нас душит. — Обсуждение закончено, Клэр. * * * Глубокой ночью в нескольких километрах оттуда Облокотившись о парапет, нависающий над рекой, в промокшей одежде и с лицом, омываемым дождем, отчаявшийся человек отбросил капюшон, который обычно был у него на голове, и дал дождю свободно литься на него, как если бы так можно было смыть с него все его преступления. Несколькими часами раньше он гордился тем, что был самым лучшим наемным убийцей Нью-Йорка. За четыре года он выполнил более пятидесяти контрактов, и все — без сучка, без задоринки. Десятки жертв, убитых с полным хладнокровием, и ни разу его рука не дрогнула. Однако в этот вечер его качнуло, и третья пуля попала в женщину, которой вообще не должно было там быть. Впервые в жизни он запаниковал и, рискуя быть схваченным, сам вызвал «Скорую помощь» прямо со своего мобильника. Почему именно сегодня? Почему в таких обстоятельствах? Он не мог себе это объяснить. На него вдруг накатило отвращение и отталкивающий страх. Повинуясь порыву, он изо всех сил швырнул свой револьвер в черные воды Ист-ривер. Но этого ему показалось недостаточно, и он взобрался на парапет и остался, сохраняя равновесие, стоять над пустотой, подняв голову к небу. В это время дождь усилился, и он закрыл глаза, пытаясь найти в себе мужество прыгнуть. * * * Больница Сент-Джуд 4 ч 30 мин Шино Мицуки хлопнул дверью своего кабинета. Он посмотрел в окно, но горизонт был скрыт потоками дождя, исполосовавшими стекла. Хотя ему трудно было это признать, но он проникся аргументами Клэр. Он снял телефонную трубку и попросил, чтобы его связали с Центром трансплантации. Возможно, он смог бы сделать эту операцию, получив все необходимые разрешения. Несколько угрожающих раскатов грома прогремели в небе, и лампочки вдруг затрещали. Когда его соединили, Мицуки вдруг резко повесил трубку. Нет, это заведомо обречено: ему никогда не получить необходимых санкций. При пересадке сердца количество доступных трансплантатов всегда ограниченно, в них всегда огромная потребность, и правила очень строгие. Оно вышел из кабинета так же быстро, как вошел, а потом заглянул к интерну. — Клэр, сделайте анализ на антитела, проведите диагностику вирусных инфекций и морфологический контроль пары. Начинаем трансплантацию. — А как же порядок? — удивилась молодая женщина. — В этот вечер наплюем на порядок. * * * Он согласился. В его руках, я в этом уверен, Селин будет жить. И теперь я могу исчезнуть. Блестящие отражения сверкают вокруг меня, как кристаллы. Я уже ничего не вешу, я испаряюсь, исчезаю, охваченный молочно-белым туманом. Но прежде чем меня окончательно не станет, я чувствую какую-то фосфоресцирующую оболочку, которая обволакивает меня своим жаром и блеском. И на последнем издыхании я понимаю все: что времени не существует, что жизнь — это единственное, что у нас есть, что не надо ее презирать, что все мы связаны друг с другом и что самое главное всегда ускользает от нас. * * * 5 часов ночи Шино Мицуки сам вскрыл грудную клетку Итана, разделив грудную кость. Сердечная мышца сокращалась нормально и не имела признаков контузии. Гроза снаружи усилилась, закрыв стекла операционной густой завесой дождя. В соседнем помещении другой хирург, которому ассистировала Клэр, вскрыл грудную клетку Селин и начал подключать искусственное кровообращение. Мицуки препарировал аорту и полые вены, затем остановил сердце Итана при помощи кардиоплегического [77] раствора. И зачем он только позволил втянуть себя в эту историю? Если обнаружится, что он действовал без разрешения, он наверняка пропал. Возможно, даже потеряет свою должность и дипломы. Хирург, который оперировал Селин, работал под музыку. Он делал это изысканно (или с плохим вкусом, по мнению Мицуки, который так и не оценил бесцеремонность коллеги) и ставил записи известных песен, у которых в названии было слово «сердце»: «Открой свое сердце», «Ты похитила мое сердце», «Сердце в Нью-Йорке». Мицуки извлек сердце, отделив вены, аорту и легочную артерию и стараясь не повредить синусовый узел, который должен будет обеспечивать сердечный ритм после имплантации. В одно мгновенье он разрушил свою карму и потерял положение, на приобретение которого положил столько лет. И как только он дал втянуть себя в эту операцию? Он верил в свою жизнь, крепко стоявшую на якоре принципов, и в свои убеждения, но его жизнь оказалась подобна жизни других — хрупкой. |