Онлайн книга «Нулевой том»
– Алеша, ты что делаешь? – сказала мама. – Занимаюсь, – сказал Алеша. – А это что? – ткнула она в Алешин кулак. – Не могу же я чертить огрызками! – Вчера ты тоже точил карандаши… Алеша ссыпал стружки в пепельницу. Подумал и забрал пепельницу. – Зачем тебе пепельница? – Вытряхну… – Тебе что – делать нечего? – Я насорил – я и убрать должен, – твердым голосом сказал Алеша. Вышел в переднюю. В передней был стол и лежали газеты. Полистал. Пошел по коридору и шел по коридору. Висели пальто. Висел телефон. Алеша поставил пепельницу на телефонный столик и полез в карман – один, другой, третий: пуговица, гривенник, трамвайный билет… Письмо. Это Люськино пальто… «Милая Люся, – прочел он, – извини, что…» – Ну, погоди, «милая Люся»! – пропел Алеша. – Сегодня моя очередь. Когда коридор кончился, началась кухня, в которой никого не было. Кошка стрелой шарахнулась от Алеши. – Дура, – сказал Алеша, – я, может, тебя погладить хотел… Он попытался зайти с тыла – кошка вспорхнула на подоконник, с подоконника – на холодильник, с холодильника – на буфет. Алеша не спеша взял мокрую тряпку и влез на стул, тоже не спеша. Кошка, поджав хвост, прижалась к стене и зашипела. – Шипишь? – сказал Алеша. – А я, может, пыль хотел вытереть… – Он прицелился, размахнулся… В кошку он не попал, но от буфета с легким треском отскочила одна из шишечек. Кошка описала дугу и заметалась по кухне. Алеша не спеша слез со стула, внутренне клокоча: уж эта мне шишечка! «Нервный ребенок…» – говаривала мама… Кошка забилась под буфет. Из-под него раздавалось громкое урчание. Такой ничтожный зверь – и так рычит, подумал Алеша. Он стукнул по буфету, и урчание еще усилилось. – Вот ведь гадкое животное, – сказал Алеша. От буфета шел ровный гуд. – Порычи мне еще, порычи! Алеша вздохнул и понес пепельницу к мусоропроводу. Открыл, приложил ухо – там тоже ровно гудело. – Ученье – свет, а неученье – тьма, – пожаловался он в трубу. Труба что-то пророкотала в ответ. Оттуда пахло мокрой пепельницей. Алеша запустил в трубу руку и высыпал стружки – прошуршали. Очень хотелось опустить туда и пепельницу. Подобрал шишечку, и она пробрякала в трубе. – Спустить бы туда кошку, – отвлеченно подумал Алеша. – Вот была бы симфония! Вздохнул. – Воды выпить, что ли? Налил из-под крана. Отхлебнул, отхлебнул. Вылил в раковину. Обратно он прошел быстро, не глядя на гудевший буфет, трубу, вешалку. – Где ты был?! – сказала мама. Алеша прошел в свою комнату. Сел. Перед ним раскинулся белый лист бумаги. А карандаши торчали из стакана острыми концами, и других карандашей не было. Взгляд упал на бритву. Алеша воткнул ее в край стола. Отвел – дзинь! – пропела она. Воткнул ее поглубже – дзень! – пропела она. «Ре», – подумал Алеша. Вытряхнул все свои бритвы. После долгих усилий – дзонь! дзень! дзинь! джань! – пропели бритвы, – до, ре, ми, фа, – пропели они. Соль никак не давалась. А мама сказала: – Ты играл сегодня на рояле? – У меня очень много уроков, мама, – сказал Алеша и порезал палец. Он сидел и сосал палец и смотрел на лист бумаги. – Алеша, – донеслось из маминой комнаты, – я сейчас схожу ненадолго, а ты сиди и занимайся. Просто стыд, как мне приходится краснеть за тебя на собраниях. И это внук Скропышева! – добавила она со скорбью. – Поиграй на рояле. Покушай – я оставила на кухне. Я пошла. Алеша стоял в маминой комнате около большого зеркала, и в руке у него была большая рюмка с молоком. Он отставил руку с рюмкой и смотрел на себя, отставившего руку с рюмкой. Потом он слегка пригубил, и почмокал губами, и покачал головой, и смотрел на себя, как он пригубил, почмокал и покачал. Потом он сделал несколько общих поклонов, еще дальше отставил руку с рюмкой, посмотрел, как это все у него получилось, и откашлялся. Помолчал. Откашлялся. – Нет, – сказал он, – слишком белое… Он поставил рюмку на столик. И стал ходить, заложив руки за спину, как делал когда-то дедушка. «Не мешай дедушке – он думает», – говорила тогда мама. Алеша ходил мимо зеркала – и, проходя мимо, поворачивал голову налево, направо. «О чем бы подумать?» – подумал Алеша. Вспоминались только мама, учителя и уроки… – О чем бы подумать… – сказал Алеша вслух. Хлопнула дверь. В два прыжка он очутился около белого листа, а рюмка встала под столом. – Что же ты ничего не кушал? – сказала мама. – Занимался. Алеша сидел на кухне и вяло жевал сырники. Было невкусно, но он растягивал время. Хлопнула дверь. Раздались шаги, не шаги – а топот, и жирный голос пропел: «Журавли, журавли, не тревожьте солдат…» И рассмеялся тот же голос. – Дядька! – обрадовался Алеша. – Писатель!.. – раздраженно буркнула мама. Дядька заглянул на кухню, повел носом и сказал: – Здесь чем-то воняет… Мама сказала: – Вечно ты говоришь гадости при ребенке! – Красивая ты баба, да дура! – сказал дядька, и его шаги удалились по коридору. Мама ворчала у буфета. Дядька был писатель и писал книжку о дедушке. Он говорил, что дедка не оставил другого наследства. Алеша быстренько проглотил сырник и выскользнул в коридор… – А, это ты, фиг! – пробасил дядька. Он, стоя, втыкал палец в пишущую машинку. – Что же ты молчишь? – Дядька оттягивал подтяжку и щелкал себя по налитому пузу. – Разве ты не фиг? – Нет, – сказал Алеша. – Нет, ты – фиг. – Дядька выпустил облачко коньячного духа. – А кто же еще? – Я – человек, – сказал Алеша. Разговор с дядькой доставлял ему удовольствие. – Ах, да! Извини, извини… Впрочем, это еще не значит, что ты не фиг. – Дядька снял с губы окурок и приклеил его к краю стола. Там уже был изрядный бордюрчик. – А тебе не кажется, что тут как-то воняет? – Нет. – Странно, странно… – сказал дядька. – Ну, зачем пожаловал? Заниматься лень? Ай-ай! Стыдно, стыдно… Впрочем, я тебе не буду рассказывать, как я был первым учеником… Ей-ей, не буду! Коньяку я тебе тоже не дам. – Тогда дай чего-нибудь почитать. – Что же тебе дать почитать? Про корабли ты уже все прочел… – Ну, хотя бы что-нибудь свое. – Вот что, Алеша, – я тебя уважаю, но ты – фиг! Давай раз и навсегда договоримся: больше ты мне таких гадостей говорить не будешь. |