Онлайн книга «Вопрос на десять баллов»
|
– …продолжай… – …не… люблю ее… – …так же, как не любишь меня?.. – …что?.. – …что слышал… – …Ребекка, мы могли бы?.. – …что?.. – …поговорить об этом позже? – …а почему не сейчас? – Потому что… – Я делаю глубокий вдох, первый за весь этот диалог. – Потому что у меня голова занята другими вещами. Понятно? – Понятно, – отвечает Ребекка. – Твой ответ принимается. – И она сползает с высокого стола, поправляя свое длинное платье, словно еще не вполне свыклась с ним, подходит к моему столу и присаживается на краешек. – Это что на тебе за сарафан? – спрашиваю я. – Пошел ты на хрен! Это не сарафан, это вечернее платье. Как твоя голова? – Немного побаливает, сама понимаешь. Ребекка лезет в карман пальто и вытаскивает четвертьлитровую бутылочку виски. – Подлечиться не хочешь? – Лучше не буду. – Ну давай, прими лекарство. – Мне нужно другое лекарство – джин. – Боже, это просто отвратительно. Ты ведь знаешь, что джин – это депрессант, правда? – Думаю, именно поэтому я пил его. – Хмммм, жалость и ненависть по отношению к себе – выигрышное сочетание. Неудивительно, что женщины находят тебя неотразимым. Ты прям вылитый Трэвис Бикл [98] . – Она отхлебывает виски из горла и предлагает бутылку мне: – Поверь мне, скотч тебя поставит на ноги. – Они же наверняка засекут запах, – говорю я, но Ребекка достает из другого кармана упаковку мятных леденцов со сверхсильным ароматом. – Ну, раз такое дело, тогда давай. Ребекка протягивает мне бутылку, и я делаю большой глоток, затем забрасываю в рот леденец, дав двум вкусам соединиться, затем мы с Ребеккой сидим на краю стола, болтая ногами, смотрим друг на друга и улыбаемся, как школьники. – Ты же наверняка знала, что Алиса встречается еще с одним парнем? – спрашиваю я. – Угу. – С этим Нилом, который играл Ричарда Третьего в прошлом семестре, вечно ковылял по бару… – Да, этот хрен на костылях… – Да, это он. Не сомневаюсь, что ты знала. – Ну, я видела, как он пару раз улепетывал из ее комнаты, и я подозревала… – Или лепила горбатого? – (Ребекка смотрит на меня с удивлением.) – Знаешь, как горбун, как Ричард Третий?.. Так почему ты не сказала? – Наверное, потому, что это не мое дело. Твои любовные похождения. – Наверное, не твое. И тут, должен признаться, несмотря на то, что произошло между мной и Алисой, несмотря на то, что я ударился головой, у меня появляется такая мысль: а что, если взять и поцеловать Ребекку, вот прямо сейчас убрать мятный леденец за щеку, обнять ее, поцеловать и посмотреть, что будет дальше. Но проходит мгновение, а я вместо поцелуя просто смотрю на часы: – Не спешат они. – Кто? – Судьи. – Хочешь, чтобы я сходила посмотрела? – Ага, это было бы прекрасно. – (Ребекка спрыгивает с края стола и направляется к двери.) – Замолви за меня словечко, – добавляю я. – Посмотрим, что можно сделать, – отвечает она, поправляет платье и выходит, оставив меня одного. Я всегда чувствовал себя немного неловко, если я один и мне нечего читать, особенно если я сижу в майке, но этот кабинет, слава богу, набит книгами – в основном справочниками, но все же книгами, – поэтому я беру «Оксфордский словарь цитат», который мне подложили под голову вместо подушки, и тут я вижу ее. На столе. Синюю папку с зажимом. В этой папке лежит несколько размноженных на ксероксе листов формата А4. Сверху написано имя Джулиана, поэтому я полагаю, что это его копия сценария программы. Наверное, принес с собой, когда меня тащили сюда, а потом просто забыл на столе. На отксеренных листках ничего интересного – только имена игроков, план рассадки, список имен вспомогательного персонала и все такое прочее. Но сверху лежит конверт из манильской бумаги, в котором, судя по внешнему виду, лежат две колоды игральных карт. Я вынимаю конверт из-под зажима. Конверт не запечатан. Или запечатан, но едва-едва: всего полдюйма клея не дают ему открыться. Все, что мне нужно сделать, – это провести большим пальцем вдоль по… Я швыряю конверт обратно на стол, словно он вдруг раскалился докрасна. Потом отталкиваю его подальше от себя кончиком пальца. Потом еще раз осторожно прикасаюсь к нему, как прикасаются к мертвецу, чтобы убедиться, что он действительно умер. Потом хватаю его за уголок и подтягиваю поближе к себе. Потом я беру обеими руками, взвешиваю на ладони, смотрю на него. Потом снова запускаю его по столешнице, так далеко от себя, как только могу. Потом я думаю: «Ну и пошло оно все в жопу», беру конверт в руки и открываю его. 41
В о п р о с: Джеймс Хогг, святой Августин, Жан-Жак Руссо, Томас де Квинси – какой литературный жанр объединяет всех этих людей? О т в е т: Все они писали «Исповеди». Когда я сдавал экзамены в предпоследнем классе школы, как раз перед тестами по химии у меня случилось расстройство желудка средней тяжести. По крайней мере, я называл это именно так, а поскольку эта болезнь заразна и у меня был жар… – ну ладно, не жар, просто слегка повысилась температура, – мне позволили сдавать экзамен без надсмотра в небольшом кабинете рядом с учительской, потому что именно таким ребенком я был: целиком и полностью благонадежным. А я списал. Ну, понимаете, не так чтобы скатал все подряд. Я просто проверил, что никто не идет, достал свой справочник и быстренько заглянул в Периодическую таблицу, чтобы проверить валентность калия, магния или еще чего-то, затем убрал книжку, вот и все. А еще, когда я играл с Алисой в скребл при свечах в Суффолке сразу же после Рождества, я вытащил «а» и «е» и втихаря поменял их на «я» и «у», чтобы у меня получились слова «опьянение» и «изумление» на клетках, утраивающих счет. Вот и все мои случаи жульничества. Ни один из этих случаев не дает мне повода гордиться собой, но, помимо стыда и того чувства, которое, по-моему, Сартр назвал дурной верой, я никак не могу отделаться от куда более неприятного чувства, а именно: что это жульничество не было необходимым. Я бы и так выиграл, и все, чего я добился своим жульничеством, – это притупил ощущение победы. И мама, и Сартр наверняка сказали бы: «Ты обманул сам себя». |