Онлайн книга «Покидая мир»
Но я ничего не рассказала даже Кристи Нэйлор, а уж она была по-настоящему близкой подругой, я познакомилась с ней в первый год обучения в аспирантуре. Кристи была из штата Мэн; в школе она жутко лоботрясничала и с трудом сумела поступить только в местный университет в Ороно. Однако там она внезапно взялась за ум, добилась заметных успехов в учебе («Главным образом потому, что мужики там были страшные зануды»), окончила университет с отличием и, как и я, получила полную стипендию в Гарварде. Она специализировалась на американской модернистской поэзии, в частности на Уоллесе Стивенсе, [9] коего почитала почти божеством. Она и сама стала пописывать стихи, публикуя их время от времени в небольших журналах и газетах. Ей, называвшей себя «девчонкой из захолустья», а свой городок Люистон в штате Мэн «глубокой задницей Новой Англии», ничего не стоило выкурить в день сорок сигарет или напиться дешевым пивом. Но если вы заводили с ней разговор о музыкально-речевых особенностях «Песен» Эзры Паунда [10] или об использовании пентаметра в «Тринадцати способах видеть черного дрозда» Стивенса, Кристи обнаруживала такую остроту интеллекта, которую иначе как блестящей и не назовешь. Ее научная работа в полной мере соответствовала мастерству тех поэтов, которыми она так восхищалась. — Моя проблема, — заявила она однажды вечером, когда мы с ней отправились немного выпить, — в том, что, когда дело касается мужчин и искусства, я вечно выбираю самого проблемного и трудного человека из всех имеющихся в наличии. То, что Кристи была немного полновата — а физические нагрузки и даже самые необременительны диеты воспринимала как проклятие, — придавало ей какое-то особое очарование — интеллектуалка, внешне похожая на неотесанную провинциальную деваху, живущую в автофургоне для бедноты. Такая внешность, впрочем, не помешала заинтересоваться ею некоему весьма лощеному типу по имени Уинтроп Холмс-третий, который за ней так и увивался. — По-моему, все меня воспринимают как приверженку разнузданного секса, и, в принципе, они почти правы. Мне нравится разнузданность. И психи. А ты, наоборот, прямо святая покровительница самоконтроля, совершенно неспособная распоясаться и набрать хоть чуть-чуть веса… — Это не зависит от моего желания. — Да, ты просто астенична, и вдобавок чертовски хорошенькая. — Едва ли меня можно назвать хорошенькой. — Ну, разумеется, что ты еще можешь сказать, с твоим-то талантом к самоуничижению. Но ты уж мне поверь, мужчины находят тебя весьма привлекательной. Дэвид тоже не раз говорил мне об этом, особенно когда замечал, как я хмурюсь, разглядывая себя в зеркале, как будто недовольная тем, что там вижу. — Я всегда недолюбливала зеркала, — отшучивалась я. — Была бы ты дурнушкой, — возражал он, — но с твоей-то внешностью Одри Хепберн… — Ой, я тебя умоляю… — Даже профессор Готорден — заведующий кафедрой английского языка и литературы — отметил это сходство. — У меня волосы длиннее, чем у нее. — Но у тебя те же аристократические скулы, и такая же светящаяся изнутри кожа, и… — Прекрати сейчас же, — обрывала я. — Ты не умеешь принимать комплименты, верно? — улыбался Дэвид. Я им не верю, хотелось мне ответить, но вместо этого я говорила: — Ты просто необъективен. — Возможно. И что в этом плохого? Ты уж мне поверь, мужчины находят тебя весьма привлекательной. Я взглянула на Кристи и молча мотнула головой. — В один прекрасный день ты наконец начнешь нравиться себе, — продолжала она… — И тогда, возможно, решишься наложить на лицо хоть немного макияжа и перестанешь одеваться, будто лесник в Скалистых горах. — Может, у меня такой стиль. — Может, хватит уже тебе зажиматься и бояться всего на свете. Я хочу сказать, Джейн… да что ж такое, блин, это же последние наши годы в универе. Нам полагается напиваться вусмерть, одеваться как шикарным интеллектуальным сукам и спать с разнузданными и совершенно нам неподходящими мужиками. — Хотелось бы мне иметь такой вот эпикурейский подход к жизни, как у тебя, — вздохнула я. — Эпикурейский? Я всего лишь сноб и нимфоманка. Хотя знаешь, что-то мне подсказывает, что парень-то у тебя как раз имеется. Где ты его прячешь? Я отрицательно покачала головой. — Почему это мне не верится? — протянула Кристи. — Не знаю, — ответила я. — Наверное, потому, что — первое — я просто чую, что есть, есть у тебя тайный любовник, но — второе — ты, черт возьми, так крепко держишь себя в руках, что ни разу его не выдала, потому что — третье — ты по какой-то причине не хочешь, чтобы хоть кто-то узнал его имя. Я, насколько могла, постаралась сделать непроницаемое лицо, как при игре в покер, и скрыть, что обмираю от ужаса при мысли о том, что подруга, возможно, как-то догадалась про нас с Дэвидом. — У тебя очень богатая фантазия, — хмыкнула я. — Ты тайно встречаешься с кем-то на стороне. — Почему бы нет, ведь я же не замужем… — Потому что это ты — та, с кем встречаются на стороне, дорогуша. — Повторюсь, твое воображение меня просто приводит в восторг, но… — Ну, хватит, Джейн, друг я тебе или нет? И, как твой друг, заслуживаю того, чтобы мне поведали все непристойные подробности… точно так же, как ты знаешь все обо мне. — Боюсь, мне не в чем отчитываться, нет никаких непристойных подробностей… — Ты невозможна. — Да, мне говорили… Мне и правда много раз говорила об этом мама, когда, будучи подростком, я отказывалась откровенничать с ней о своей личной жизни. Поскольку собственной жизни — помимо нашей общей — у мамы практически не было, ее больно задевало то, что я не хотела делиться с ней переживаниями и предпочитала помалкивать о своих делах. Отчасти это было реакцией на ее потребность быть в курсе всего и везде совать нос — до такой степени, что это становилось невыносимым. Сейчас, разумеется, я вижу, что таким образом проявлялось ее глубокое отчаяние, одиночество и ощущение брошенности, которое возникло у нее после ухода отца. Оставшись без мужа, мама обратила всю свою энергию на меня, вообразив меня Главным Делом Своей Жизни и решив приложить все силы, чтобы я достигла всего, чего не сумела добиться она. Именно поэтому каждая моя отметка в школе, каждое домашнее задание, любая книга, которую я читала, фильм, который я посмотрела, и каждый мальчик, хоть раз пригласивший меня погулять (таких было немного), стали объектом ее пристального интереса. |