Книга Книга судьбы, страница 40 – Паринуш Сание

– По какому праву? Ты им что, мешала? Твоя мать слишком избаловала мальчишек. У Махмуда за душой ничего, кроме притворного благочестия, а куда девался Ахмад – одному Аллаху ведомо.

– Но, тетя, я теперь вовсе не грущу. Такова моя судьба. Хамид – хороший человек, его семья добра ко мне.

– Как у них с деньгами?

– Неплохо. Я ни в чем не нуждаюсь.

– Чем он занимается?

– У них своя типография. Вернее, у отца пополам с партнером, а Хамид там работает.

– Он тебя любит? Вам вместе весело, хорошо? Ты поняла, о чем я спрашиваю?

Эти слова вынудили меня призадуматься. Я никогда не задавалась вопросом, люблю ли я Хамида, любит ли он меня. Конечно же, я не была к нему равнодушна. Он был приятный человек, легко сходился с людьми. Даже моему отцу, который очень редко видел Хамида, мой муж нравился. Но той любви, какую я питала к Саиду, между нами не было. И наши супружеские отношения проистекали скорее из чувства долга и физической потребности и не были выражением любви.

– Что такое, дорогая? Ты вдруг так глубоко задумалась. Любишь ты его или нет?

– Видите ли, тетя, он хороший человек. Он посоветовал мне вернуться в школу, разрешает делать, что я хочу. Я могу пойти в кино, в гости, на вечеринку, он и словом не возразит.

– Если все время носиться туда-сюда, когда же убрать в доме, приготовить обед и ужин?

– О, тетя, времени довольно. К тому же Хамида не интересует ни обед, ни ужин. Корми я его неделю напролет хлебом и сыром – он не станет жаловаться. Он совершенно безобиден.

– Подумать только! Безобиден? Ты меня пугаешь! Какие странные вещи ты говоришь!

– Что такого, тетя?

– Послушай, детка. Аллах еще не сотворил безобидного мужчину Либо он затеял что-то дурное и старается занять тебя, чтобы ты не лезла в его жизнь, либо так влюблен, что не может тебе ни в чем отказать, но это мало похоже на правду, и даже если б было так, подобная любовь долго не живет. Погоди немного, посмотришь, какую песню он запоет.

– Право, не думаю.

– Девочка моя, я знаю мужчин. Муж нашей Махбубэ не только благочестив, он еще и образованный, современный человек. Он обожает Махбубэ, глаз с нее не сводит. С тех самых пор, как узнал о ее беременности, балует ее, как ребенка, но он и зорким соколом следит, куда она пошла, что делает, когда вернется. Между нами говоря, порой он даже немного ее ревнует. Это же любовь. Где любовь, там и ревность. Твой муж тоже должен ревновать тебя хотя бы капельку. Ревнует?

Чтобы Хамид ревновал? Меня? Я знала точно: ни капли ревности в его душе нет. Скажи я ему прямо в лицо, что хочу уйти, он бы только порадовался. Хотя он и так располагал полной свободой жить своей жизнью, уходить и приходить, когда вздумается, и я не смела жаловаться на постоянное одиночество, он все равно считал брак стеснительными оковами, докукой и ворчал насчет тягот семейной жизни. Возможно, я заняла краешек его мыслей, который он бы предпочел посвятить своему делу. Нет, меня Хамид не ревновал. Пока эти мысли электрическими разрядами вспыхивали в моем разуме, я высматривала Фаати, а увидев, подозвала ее к себе:

– Фаати, милая, прибери эти блюда. Матушка уже накрывает на стол? Скажи ей, что я сейчас приду заправить салат.

Под таким предлогом я убежала от тети и от зеркала моей жизни, которое она столь беспощадно поднесла мне. Что-то мне грустно стало.

К началу осени я почувствовала себя лучше, живот стал понемногу расти. Я записалась в одиннадцатый класс вечерней школы. Каждый день во второй половине дня я ходила в школу, а по утрам, раздвинув шторы, впустив в комнату солнечные лучи, садилась, вытягивала ноги и делала уроки, поедая приготовленные тетушкой фруктовые рулетики. Я понимала, что времени на учебу остается все меньше.

Однажды Хамид пришел домой в десять утра. Я глазам своим не поверила. Он отсутствовал двое суток, не появлялся ни днем, ни ночью. Я подумала, не заболел ли он или – неужто обо мне беспокоится?

– Как случилось, что ты дома в такой час?

Он рассмеялся:

– Если тебе это не по душе, могу уйти.

– Нет, просто я заволновалась… Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, разумеется. Позвонили из телефонной компании, сказали, что придут устанавливать телефон. Я не знал, как с тобой связаться, а денег у тебя нет, вот и пришлось вернуться.

– Телефон? В самом деле? У нас будет телефон? Как хорошо!

– А ты не знала? Я давно уже заплатил.

– Откуда мне знать? Ты со мной почти и не разговариваешь. Но это замечательно: теперь я смогу всем звонить и мне будет уже не так одиноко.

– Нет уж, госпожа Масумэ! Так не пойдет. Телефон исключительно для серьезных дел, а не для пустой женской болтовни. Мне понадобился телефон для неотложных сообщений, линия должна быть всегда свободна. В основном нам будут звонить, а не мы. И помни: наш номер ты никому не должна давать.

– Как это? Мои родители не должны знать номер нашего телефона? А я-то думала, господин решил поставить телефон, потому что он за меня беспокоится, ведь он отлучается и на день, и на ночь и хочет по крайней мере знать, как я себя чувствую – да и я смогу кого-нибудь вызвать, если роды начнутся неожиданно.

– Не расстраивайся. Конечно, ты можешь пользоваться телефоном, если понадобится. Я лишь прошу тебя не болтать по телефону двадцать четыре часа в сутки и не занимать постоянно линию.

– Да и кому бы я могла позвонить? Подруг у меня нет, а у родителей нет телефона, звонить они ходят к госпоже Парвин. Остаются только твоя мать и сестры.

– Нет! Нет! Не вздумай давать им номер, не то они будут все время звонить и проверять, где я.

Телефон установили, у меня вновь появилась связь с внешним миром, совсем было прервавшаяся: в холодную зимнюю погоду на последних месяцах беременности тяжело выходить. С госпожой Парвин я разговаривала каждый день. Она часто приглашала к себе матушку, чтобы та могла поговорить со мной, а если мама была занята, со мной болтала Фаати. Наконец мать Хамида узнала про телефон и, раздосадованная, обиженная, вытребовала у меня номер. Она вообразила, будто это я не захотела давать ей номер: не могла же я ей признаться, что так распорядился ее сын. С того дня она звонила по меньшей мере дважды в день. Постепенно я разгадала график ее звонков и, если была уверена, что это свекровь, попросту не брала трубку. Слишком стыдно было врать ей: мол, Хамид еще спит, вышел за покупками, принимает ванну.

Первая судорога боли застала меня врасплох холодной зимней ночью. Мной овладели тревога и страх. Как же дать знать Хамиду? Мысли пришли в смятение. С трудом я справилась с собой и припомнила наставления врача. Нужно собраться, отмечать паузы между схватками и разыскать Хамида. У меня имелся только его рабочий телефон, и хотя я понимала, что в такой час там никого не будет, я все же набрала этот номер. Нет ответа. Телефонов его друзей я не знала. Необычная предосторожность: он никогда не записывал ни телефоны, ни адреса, старался заучить их наизусть. Говорил, что так безопаснее.