Онлайн книга «Информация»
|
– Куда ж ты бабло-то дел? – не раз изумлялся я, когда Макс начинал жаловаться на безденежье. Он кривил губы, пожимал плечами: – Ну, разошлось. Туда, сюда… – На автоматах сидел? – Там теперь нет автоматов. Запретили. – Поэтому и вернулся?… Ты, Максим, как я вижу, вообще жить по-человечески не способен. Он обижался и нагловато парировал: – А ты? – Что – я? Я за эту свою человеческую жизнь каждый день борюсь, и все против меня. Все хотят меня надуть, кошелек вычистить, из квартиры моей выкинуть. Начиная с бывшей жены и кончая последним гаишником. А ты, блин, с детства как сыр в масле катаешься, и все недоволен. После таких моих слов Макс надувался, молча смотрел телевизор или уходил в спальню, валялся там на широкой кровати, а чаще всего занимал мой ноутбук (поразительно, свой он сразу увез на работу и оставил там), шарился в Интернете. Не знаю, чем бы закончилось наше многодневное пребывание в замкнутом пространстве (выходили только в магазин за едой и алкоголем), постепенно растущее раздражение друг на друга, но пятого января мне позвонили из родного города и сообщили, что мать парализовало. Я, конечно, помчался туда, хорошо, что билет на поезд купил без геморров – рождественские каникулы были в самом разгаре. Мать давно болела сахарным диабетом, соблюдала строгую диету, колола инсулин и, в общем-то, больной не выглядела. Но вот, как сказали врачи, на Новый год расслабилась, позволила себе лишнего… Чудом было, что ей стала звонить подруга, не дозвонилась, пришла домой, стучала, дежурила у двери (она знала, что мать должна быть в квартире), а потом вызвала милицию. После долгих споров замок сломали, обнаружили мать на полу. Теперь она лежала в больнице. Уход, ясно, был минимальнейший, и пришлось щедро простимулировать врачей и санитарок, чтоб следили. Я позвонил сестре, Татьяне, которая уже лет пятнадцать жила во Франкфурте. В Россию она не заглядывала, по телефону поздравляла мать с праздниками, а со мной вообще не общалась. Как-то мы забыли о существовании друг друга. Татьяна была старше меня почти на десять лет, и между нами не было ничего общего. Но вот наступил момент, когда пришлось отыскать номер ее телефона. – Приехать не смогу абсолютно, – уверенно сказала она, выслушав мое известие. – Могу выслать по «Америкэн экспресс» пятьсот евро. Пока достаточно? Я хотел было посоветовать ей засунуть эти евро себе под хвост, а вместо этого стал бормотать, что матери нужна будет сиделка, так как сам я работаю в Москве; что есть надежда на выздоровление, но цены на лекарства бешеные. И Татьяна повысила размер перевода до семисот евро. «Сука», – про себя ответил я. Вслух же сказал: – Хорошо, вышли… Из разговора с врачами понял, что лечение в больнице необязательно. Можно лежать и дома, главное – режим приема лекарств и пищи. «Время, нужно время», – как заклинание повторял врач. Я нашел женщину, которая взяла на себя обязанности сиделки. За десять штук в неделю… Восьмого января днем мать перевезли домой, и ночным поездом я поехал обратно в Москву – и так уже один рабочий день пропустил. Чтоб снять напряжение, прилично выпил в вагоне-ресторане, но от водки стало только хуже – накатили воспоминания, представлялось, что сейчас чувствует мать, не в силах произнести ни слова, ни рукой пошевелить, но все видя и понимая. И, как сказали врачи, в таком состоянии она может находиться год и больше. Не исключено, что и многие годы… Матери я за эти три дня почти ничего не говорил. Во-первых, времени не было – решал вопросы с лечением, с деньгами, сиделкой, а во-вторых, как-то особенно и нечего было мне ей сказать. «Держись… выздоравливай… врачи сказали, что поправишься». А что еще? Даже в детстве я с ней почти не общался. Как-то жили рядом, параллельно, и очень редко, что называется, пересекались. Неприятность с матерью, к которой я поначалу отнесся без особых эмоций – выполнил сыновний долг, и все, – нанесла мне, как оказалось, чувствительный удар. То есть – стала той каплей отравы, которая окончательно лишила меня равновесия. Да и сколько можно было его удерживать?… Десятого января я отправился на работу с бодрым видом, всячески подогревая в себе эту бодрость. Приехал минут на пятнадцать раньше, навел порядок на столе, в ящиках, восстановил в памяти дела, которыми занимался до праздников… Мне казалось (уверял себя в этом), что способен свернуть горы. Но пришли сослуживцы, коротко обменялись сообщениями, как и где провели рождественские каникулы, заняли свои места. Зажужжали компьютеры, зашелестели клавиши, в общем, создалась обычная атмосфера, и, как ни странно, вся моя бодрость исчезла. Уверенность умерла. Вместо них появилась тоска. Сначала тоненькая, еле заметная, а через несколько минут – придавившая к столу и в то же время рвущая из кабинета куда-то прочь. Какой смысл во всем? Зачем зарабатывать деньги, ведь их отберут? Зачем бегать и суетиться, проявлять рвение? Все напрасно. И я сидел, не в силах даже делать вид, что работаю, уставившись в одну точку – на наклейку «Samsung» в правом верхнем углу монитора, – и ждал, когда можно будет на законных основаниях покинуть кабинет, куда-то побрести… В таком состоянии, то слегка улучшающемся, то ухудшающемся до того, что я не мог утром подняться с дивана, хотя не очень выпивал накануне и спал нормальные восемь часов, прожил месяца два. До середины марта. Что-то делал, конечно, кое-какие проблемы решал, навещал мать, но все это с огромным усилием, заставляя себя… Максим пребывал в моей квартире и не проявлял никакого желания снять жилье. Я его не гнал, да и не замечал почти. Приходил домой, ложился на разложенный диван в столовой и до ночи переключал каналы телевизора, время от времени прерывая это занятие, чтоб проглотить пятьдесят граммов водки. В середине февраля неожиданно позвонил Иван и объявил, что может отдать мне часть долга. – Какую? – Триста долларов. – Зачем мне триста? Скопи две тысячи, тогда и отдашь. – Это не скоро будет… А так не хочешь встретиться? Я потер глаза (они что-то слезились в последнее время, зудели, особенно когда я с кем-нибудь разговаривал), ответил: – У меня большие неприятности. Не до встреч. Иногда звонил и Свечин, интересовался, нет ли какой-нибудь халтурки. Я говорил, что нет. Однажды не выдержал: – Слушай, а как ты вообще думаешь дальше жить? До старости так, с копейки на копейку? – А что? – Голос его тут же стал враждебным. – Это судьба почти всех талантливых людей. – Но ведь у тебя дети растут. Какими они станут, на эту вечную полунищету глядя. – Хм! Не надо вопросы Аллы своей повторять. Нормально все у нас. Дочки не голодают. А вот получу три лимона, на задних лапках передо мной будете прыгать. |