Онлайн книга «Чего вы хотите?»
|
Первые два этапа были завершены 17 мая и 29 октября 2010 года, а третий этап сдвинут с конца марта 2011 года на середину декабря 2010 года. В рамках его было приобретено 217,58 тыс. акций. В результате общее число акций ОМК в собственности Milkiland достигло 2 млн 553,312 тыс., однако из-за проблем с получением разрешения антимонопольных органов в настоящее время Milkiland может участвовать в собрании акционеров ОМК лишь с долей 30 % уставного капитала. Напомним, что акции Milkiland в первый день котирования на Варшавской фондовой бирже (WSE) с начала торгов подорожали на 4,3 % по сравнению с ценой размещения – до 35,23 злотых. Как сообщалось, холдинговая компания Milkiland разместила 22 % своих акций на Варшавской фондовой бирже. Согласно сообщению, по состоянию на 30 ноября эмитент распределил 7 млн акций между институциональными и розничными инвесторами. В частности, между институциональными инвесторами было распределено 6890 тыс. акций, между розничными инвесторами – 110 тыс. Milkiland владеет 93,78 % акций крупнейшего в России ОАО «Останкинский молочный комбинат» и 100 % в ДП Милкиленд-Украина, которое объединяет 10 перерабатывающих заводов и четыре агрофермы. Милкиленд-Украина по итогам первого полугодия 2010 года увеличило консолидированную чистую прибыль в 45,7 раза – до 11,71 млн евро, продажи – на 20,6 %, до 121,09 млн. Владельцами 94 % уставного капитала зарегистрированной в Нидерландах компании Milkiland N. V. являлись председатель совета директоров компании Анатолий Юркевич и член совета Ольга Юркевич. По итогам IPO, доля новых акционеров в капитале компании составит 22,4 %, а доля Анатолия и Ольги Юркевичей сократится до 72,8 %». Даша прочитала эту статью с трудом, как сложный параграф в учебнике. Мало что поняла… Нидерланды, Украина, Россия, Варшавская фондовая биржа, кипрская компания… Кому именно все же принадлежит комбинат, так и осталось непонятно. Посмотрела, когда он был построен. В 1955 году. «Одно из первых предприятий в отрасли, построенное в Москве после Великой Отечественной войны». Владело им тогда, конечно, государство, а теперь, получается, какие-то Анатолий и Ольга Юркевичи из Нидерландов… Слова папы показались справедливыми, и тревога снова навалилась, затормошила. – Дарья! – раздражающий, но сейчас спасительный голос мамы. – Ну ты будешь играть или нет? – Буду! Кое-как, постоянно мысленно отвлекаясь, проиграла несколько пьес. Попыталась разобрать новую, но быстро почувствовала прямо физическую, реальную тошноту. «На фига всё это надо, если так! – бился в мозгу вопрос. – Всё равно никакого смысла». Даша хотела смеяться над собой, почему-то разволновавшейся из-за молочного комбината, чужих капиталов и тому подобной ерундятины… Да, хотела смеяться и понимала, что не получится, не удастся так просто прогнать волнение и панику. – Насть, – позвала ковыряющуюся с «лего» сестру, – давай заниматься. Настя громко вздохнула. – Не вздыхай, садись! – А ты не кричи! – Я не кричу. Давай… «На катке» повторяем. И – медленное, натужное продвижение вперед по много раз уже пройденному. Настя путалась в пальцах, в клавишах. – Смотри в ноты, – велела Даша. – Ты ведь их умеешь читать. – Я не умею. – Блин, а вчера умела! – Уже забыла… Пришел папа. Послушал, сказал: – Грустная музыка. – Да она не грустная. Просто Настя так у нас исполняет… Дай я покажу. – Даша отодвинула сестру и сыграла как надо. – Это дети на коньках катаются. – А я никогда не каталась, – захныкала Настя, – потому и не могу. – Кстати, – оживился папа. – В Коломенском вроде каток открыли, я видел в тот раз. Давайте сходим посмотрим. – Ну, коньки же нужны. – Там, наверно, прокат… – Давайте! – Сейчас пойдем или после обеда? – Сейча-ас! – запрыгала Настя. Папа подумал и сказал: – Нет, надо еще поиграть, потом пообедаем, чтобы голод не отвлекал, и отправимся. – Подошел к елке, пощупал хвою; только прикоснулся, и несколько иголок упало на пол. – Черт, и эта осыпается… – А? – Да осыпается… За все годы в Москве всего две елки попались, которые в воде оживали. Одна вообще, помню, такие свечки выбросила – мягкие, светло-зеленые… Выносить жалко было. – А почему эти осыпаются? – Ну, срубят их, и лежат несколько дней, чаще всего в тепле… при плюсовой температуре… И отмирают. – И зачем, – теперь вопрос от Насти, – их срубают? Папа усмехнулся: – Чтобы к нам привезти. – Ты же говорил, что Дед Мороз елочку приносит. – Ну да… А его помощники их срубают. – Жалко елочки. Папа несколько секунд молчал, наверняка придумывая ответ. – Елочки в специальном лесу выращивают… Они быстро растут… Эту нам принесли, а на ее место другую сажают. – Из семечки? – Угу… В шишке есть крошечные орешки, и из них вырастают елки… Ну что, пять минут помузицируйте, обедаем и идем. Но после обеда куда-то идти стало лень. Даже Насте… Дашу больше останавливала не лень, а страх, что она будет падать на катке, неуклюже передвигаться и тем самым смешить людей. Об этом и сказала, отказываясь. – Научишься, – слегка рассердился папа. – Проще всего: «Не умею» – и не пробовать. Тем более на роликах ты каталась, а это почти одно и то же. – Лучше завтра. – Настя, ты как? – Я купаться хочу. – После еды – вредно, – сказала мама. – Попозже. Короче, идея похода на каток в Коломенском умерла. По крайней мере, до завтра. Папа вернулся к себе за стол. Открыл тетрадь, включил магнитофон. «Над родною над отчизной бесноватый снег шел», – потекло с лоджии. Даша помыла посуду. – Пап. – Что опять? Только что Даша хотела спросить о другом, но резковатая реакция папы заставила изменить вопрос. – А почему ты не сразу в компьютере пишешь? Я по телевизору видела, что писатели сразу в компьютере… – Хм, наверно, не так талантлив, как они… А если серьезно – мне нравится на бумаге… Привык. – И еще… – Даша оттягивала тот вопрос, с каким подошла. – Ты раньше постоянно радио слушал и мне советовал, а теперь – это. Какие-то песни страшные. – Да они не страшные, – но папа приподнялся и погасил громкость магнитофона. – Я эту группу уже много лет слушаю. Помогает мне. – В чем помогает? |