Онлайн книга «Чего вы хотите?»
|
– Я говорю насчет нас. Китай нас сожрет, а не американцы. – А, в этом смысле… Может быть. Еще лет двадцать китайского роста, деградации Европы и нашего увядания, и Китай нас затопит… Сейчас мы еще цепляемся за Европу, но, судя по всему, скоро цепляться станет не за что. – И есть еще мусульманский мир, – напомнила мама. – По-моему, он нас проглотит раньше Китая и Америки. – Кстати, да… – Вы так говорите, – возмутилась Даша, – будто Россия вообще ничто! – Да так оно почти и есть, – грустно отозвался папа. – Ладно-ладно, – дядя Сережа улыбнулся, – без депрессии. Шансы есть. Борцы имеются. Я в тринадцать лет пришел на баррикады у Дома Советов и с тех пор не сдаюсь… – Да, Серег, – сказал папа, – только теперь, когда появились Пономарев, Гудковы, я понял, что ты был прав, когда пробивался на прошлых выборах в Думу от «Справедливой России»… – Но слишком рано я это начал. – Слишком ранний ты ребенок слишком медленной весны, – продекламировала мама, и папа с дядей Сережей невесело посмеялись. Даше снова стало тошно и тоскливо; она быстро выпила стакан сока и пошла к себе. Не дошла. Села на Настину кровать, огляделась. Это большая комната, но она совсем небольшая, узкая… Родительская спальня вообще крошечная, кровать занимает больше половины… Не квартира, а клетки какие-то… Интересно, что Настя сидит и слушает взрослых. Уже часа полтора где-то слушает и слушает… Чего она в итоге наслушается?.. Поднялась и прокралась к двери на кухню. Папа как-то размыто, заплетающимся языком, говорил: – Серег, я по секрету… Меня, мою последнюю книгу, на премию правительства выдвинули… И, может, если дадут, взять и хлопнуть ему по е… – Роман! – вскрикнула мама. – Не выражайся. – Двинуть по хлебальнику. А? – Кому? – Ну кому, блин! Пу!.. И сказать: «Россия без Путина!» Спокойно так в микрофон. И ведь вся страна услышит… – Хм! – с удовольствием усмехнулся дядя Сережа. – Это почти по сюжету моего «Чародея». – Да? – Не помнишь? Там главный герой нечто совершает в адрес президента… И у Прилепина в «Саньке» на него покушаются. То есть пирожным, что ли, бросают на фуршете… Моральное унижение. – Да, точно, – сказал папа упавшим голосом. – Было, уже было… Хоть не в жизни, так в прозе. – К тому же, если не ошибаюсь, премию правительства России уже присудили. – В смысле? – Фазилю Искандеру дали. В конце прошлого года. Не знаю, само вручение было или еще нет, но премия – ему. – Точно?.. Твою мать!.. – в папином голосе послышались слезы. – Всё этим старикам! Тридцать лет ничего нормального не пишет, а сыплется и сыплется!.. Даша не выдержала и ушла. Повалилась на кровать и лежала в полутьме. За окном колыхались огни соседнего дома, фонарей, всех этих огромных микрорайонов… По потолку бежали и бежали непонятные тени. Через несколько минут в комнате послышались шаги, щелчки. Заработал телевизор. Настя наконец-то устала. – Тетя Оксана, – противный голос взрослого, притворяющегося ребенком или сказочной зверюшкой, – а правда, что солнышко пьет воду? – Конечно, Степашка! Это солнышко забрало ее из блюдца на подоконнике. Воду солнечные лучики превратили в пар, и она стала облачком. Когда облачков становится много, они собираются в тучку и проливаются на землю дождиком. – А-а, и вырастает травка! – Пра-авильно, Степашка! Даша накрыла голову подушкой. Дядя Сережа уехал в начале одиннадцатого. Даша все еще не спала – нужно было поговорить с папой. Необходимо… Выждав, пока родители приберутся на кухне, мама уйдет в спальню, она поднялась. Папа сидел за своим столом и как-то зачарованно слушал радио. – День четвертого февраля обещает войти в историю России как символ преемственности традиции сопротивления произволу. Номинальный фаворит президентской гонки демонстрирует разнообразие предвыборных приемов. Сохранение фигуры Владимира Чурова во главе Центризбиркома девальвирует любые шаги в направлении прозрачности выборов. Имитация массовой поддержки со стороны бюджетников обернулась конфузом для властей. – Пап, – тихо позвала Даша, на самом деле очень боясь заговорить. Папа досадливо или просто устало ответил: – Ну что? – Пап, – его тон странным образом придал ей сил, – я спросить хотела… важное. – Ну? – Я спросить хотела… Ты вот… ну… ты за Россию? Папа фыркнул: – Ты прямо как Настя выражаешься!.. – Он убавил громкость радио. – В каком смысле – за Россию? – Ну, за Россию? Или нет? – Конечно, за Россию. Это моя родина, как же я могу быть против… – А почему… – У Даши в горле забулькало что-то горькое. – А почему ты пишешь такое? – Что я такое пишу? – Ну, что Россия пьяной валяется… ничего не может… иностранцы только… Папа поежился: – Где это у меня? Даша кивнула на полку. Папа проследил за ее взглядом, приподнялся, взял ту самую книгу. – Где? – Ну, там первый рассказ… – Она удивилась, что папа не помнит, что сам писал. – Дай… – Нашла нужный абзац. Папа взглянул, кивнул, лицо его слегка разгладилось: – Это было написано в девяносто шестом году. Самое беспросветное время. Больной, бессильный президент Ельцин обманом переизбрался на второй срок. Полная разруха, нищета. И у героя рассказа такое настроение… Тем более что он совершенно бездуховный тип. – Но написано – «я». И его зовут, как тебя. – Кхм… – Папа, кажется, напряженно искал, как ответить. – Понимаешь, – начал медленно, – понимаешь, в художественной литературе такое случается… Это такой… н-ну, прием такой… Имитация документальности. – Зачем? – Как сказать… Чтобы сильнее воздействовать на читателя… А я это сделал… хотел, чтобы люди как-то очнулись, почувствовали, что все мы падаем в пропасть. Иногда полезно… Понимаешь? – Ну, не очень… Это по-любому очень неприятно читать. – Для этого и писалось, – папа всё больше оживлялся. – Знаешь такую поговорку: «Через тернии – к звездам»? Даша кивнула, хотела спросить: «А где там звезды?» – но папа не дал, говорил свое: – Есть такой поэт, патриот, Николай Зиновьев, и у него есть строки: «По-настоящему любя, я надавал ему пощечин, чтоб он скорей пришел в себя». Это он про русский народ. Его многие за это ругают, но он прав, что так написал. И многие такое писали… |