Онлайн книга «Лестница на шкаф»
|
— Зачем?! — Откуда у нас аразы — сказанья одни… Сторожевые бредни, стойктоидиотизм. Бабьи сказки. — А кстати, господа, об бабах… Даешь баб! — На што они… Итак тошно… И вот имена — Хая-Мушка, Фейга-Лея, Тойва-Малка… Бэбы-Доры! — И взмолил он к небу — бабу! С первого взгляда бы! На сносях! Пиит влез, аки мей: — В любви есть нечто от дуэли — как будто сверху глас: «Сходитесь!» Оба — бах! Все вокруг возбудились, с хрустом зачесали рябу, заговорили горячо и складно: — Любить люби, но осторожно, учит Книга, люби не всех и не всегда — не забывай, что есть на свете обман, и ложь, и клевета. — Любовь, согласно Мудрецам, это ваза, а ваза — стекло, а все, что стеклянное — бьется легко. — Сказано также: любовь — солома, сердце — жар, одна минута — и пожар! Пиит размашисто перешештился, залпом осушил бокал и — ух, ходи, чернопейсатый! — грохнул его об пол — бац! Уманы радостно взвыли: — Ба-а… 6 … — аб! Начало началок! Мохнатую дырищу Изхода! Трахею! Дерезу! И как кинутся — как по команде, с двух сторон! — курочить в клочья черную шелковую на бамбуковых прутиках укрепленную застольную занавесочку с изображением заснеженной двуглавой пирамиды и тонконогих розовых в лучах заходящего солнца птиц, бродящих задумчиво по щиколотку в канале. — Рви на цветастые трусы, прынцессы! — ревели. — В горошек! Душистый! Бабцы, поощряемы, от себя особо старались, орудуя заостренными ногтями — свои лифчики разодрали надвое и возникшие кипы — новье! — нахлобучили мужикам поверх ветхих — а может, у них две макушки! Кумушки вообще счастливо всполошились, мокрокурицы, тети Песи, белладонно постреливая глазками, щебеча: — …а если рава к древу привязать и красными ниточками удилище перетянуть, то долго можно пользоваться… Каббалистки румяные, глядь! И рыбку съесть!.. Енты-куролапы! Цветы эротные, слепота куриная! Скинули шмары парики и оказались бритые наголо (волосы — на баллисты!) с тату на затылке, означающим — «страсть». Такие прошмандовки, трухмачевки задорные! Бой-бабы! Сразу видно — прошли огонь, воду и гиюр… Эфросиньи! Оторвы! — Братухесы! — сипло заорал пиит. — Бражники! В задницу все заботы! За пирком да за свадебку! Понеслась душа в рай, на ночи край! Гаси свечи! Первозвезда выпала! Невеста-суббота грядет! А по субботам мы все цари — цапцарапствуй, лежа на боку, шамай буквы… Млк, мшк… Труби ангелом! В лежку! Он, херасков, пошатываясь, вышел на середину обеденной залы и, воздевши руки, возвестил, рифмуя формуляр: — Гол ем, хер ем! Хочу я талес с телес сорвать! Давай, народ, распрягайся… Распахнись, душа! Открыто на Обед! После чего принялся сдирать с себя одежды. За ним другие тоже не хуже. Скоро повсюду валялись черные тряпки вперемешку, хихикали стайкой изнеженные жирные женщины больше чем легких нравов и топтались, ухмыляясь, авантажные неуклюжие мужики-жировики. Малоаппетитные подробности наружу — волосатые мышечные массы, холодцово трясущиеся мяса, ланиты тучны, набухшие сосцы, раздутые венозно уды — тьфу, ядуты! Нужный антураж для куража! И вот все берутся за руки, становятся в круг, интермеццо, в херовод, налившись красным, и издают вой: «Адонай, Адонай, кого хочешь выбирай! Низойди-накати! Любим тебя, Лазарь!» Потом кидаются друг к дружке, тискаются, сплетаются — бормотанье «Любим тебя!», хриплое урчанье, чмоканье (верхами брали телесный низ), хлюпанье, хляби, постанывание. Менялись местами, тащили, терлись, загинали, пристраивались, совали два в одну — по направлению. Привольно, свально! Такая развернулась потеха, что Ил только рукавом махнул. Ритуальные полопляски в цвету, продвинутые предварительные игры… Танец Масков! Вагинальных! За Цфат загоняли под кожу! К святому Столу очередь выстроилась, не вру — чтоб на Столе, значит, прямо на скатерке! Пиит, мусагет, знатный пастух шлюх, хлопотливо сновал по Чертогу, руководил раденьями, тормошил: — Здравствуй, моя Сара, Сара дорогая… Целую крепко, моя нимфетка! И напрягся лук его! Зимой — софист, весной — нудист! Эй, Дов-дворецкий, медведко, вылезай из берлоги — норки нараспашку… Я худею! Полный, вперед! Тащи древко! Слышишь, девки верещат, цикадят… Трись брюшками! Мозоль — товсь! Е бари́! Сим-сим, кус-кус! Сабаба, мужик! Супружеская близость нынче воспрещена, учти — так давай внесупружескую! Распускай тканье! Дери соседку! Храмовые баядерки! Наяривай навзикай! Тяни пархянок, косолапыч! Да не спутай с портянками… Зови сюда Замкнутых — пусть спляшут животом! Танцы-шманцы подслеповатого отростка! Волоки ворковать в уголок волооких! Стало в Чертоге несколько шумгамно. Траханье, вакханье. Крики, титьки, веселье: — Встать, лежалый! Излейся! — Эх, мохноногая! Восприми благодать! — Маточка моя! Святители-радетели! — Угандоны-угодники! — Тоскуешь по суженому? Нет, миленок, по расширенному! — От Тигры до Итили! — Речет: течка… Проверено — миннет! — Живой не дамся! Ткани отпадают! — Хучь весна, ан сев еще не щелк! Молотить внутри, а жать — снаружи! — Засади Лазарь! Размножь! Пусти пребысть нетленна! Визги, хаханьки: — Экий пипин короткий! — Знала, что обрезанный, не знала, что совсем… — Мал и мерзок иначе! — Дают — давай! Бери! — Не отвергай смиренной дани! — Миниатюрные аксессуары… — Дай, дай ей, ну! — Хочет «окончившего»! — Ой, девоньки! Привязали ребе к дубу, все вовсю, а я не буду! — Кончил дело — слезай с тела. Воспаряй! Заводи «Сфиротку»! С потолка и из стен зажигательно грянули клезмеры: «Я согласен на Изход, но прошу учесть вас то — только вместе с улицей моей!» И дробный топот желтоватых потрескавшихся пяток о мозаичный пол — босиком кадриль били! Пьянари приплясывали чечеточно, хохотали, раззадорясь: — А на мне капота, а на дворе суббота! — Чего б еще неслабого удумать? — А свечку прям туда втыкнуть! Да погорячее! — Сейчас Пинхас с копьем придет!.. — Успеем! Пиит, старый перун, выпивоха и охальник, отвязался по полной. Бурно размахивая рукавами, он то ревел и рокотал — строгость просодии! — то журчал и заливался дольно. Пускал ветры и метал молнии. Пел звучно гимны несуразные на бабушкином языке: «День Дунь! Дам дым!» Какая-то стриженая наголо матрона — косая мадонна, кавалерист-баба, в ногах у нее явно была кривда — ползала, сквошь нагая, у него в низах, волоча парик по полу, и буквально губами тянулась: |