Онлайн книга «Лестница на шкаф»
|
Два существа присутствовали здесь же, в раздражающей близости. Это были перекочевавшие из лабораторных лабиринтов прежние ряженые — дневальный Шлёма и конюшенный Лютый. Но маскарад закончился (или длился?) — они оказались вдруг в черных мундирах с серебряными петлицами, в черных пилотках с серебряной скалой (правда, упорно — босиком). Чернь с серебром. И ушки на мундирах у них были со скалой-крепостью. Шлёма поправлял спадающие очки и лыбился — Душка! Лютый грыз глазом, хрустел зубами и дергал щекой — Злюка… Случайные черты их стерлись и стало понятно, что это просто хорошо очищенные категории. — Капитан Теллер, — тоненько представился Душка. — Капитан Теллер 2-й, — прохрипел Злюка. Испытания представляли собой некое странное действо — Илья сидел посередь на пыточном троне, а капитаны прохаживались кругом да около, как бы беседуя, эдакие перипатетики, тары-бары — вроде бы и перекрестный допрос («Чем, сучара, отличается эта ночь от других ночей?»), но вот ответов от Ильи не ждали — и не требовалось? — Вопрос задается, дабы получить на него вопрос, — успокаивая, благостно объяснил Душка. — Поял, пала? — ощерился Злюка. Расчисленное манихейство сих хмырей, их беспримесная нечистая парность, заученный дуализм «Д» и «З», примитивное зауряд-капитанство — живо напоминали предколядкоционные посиделки на Кафедре, когда играли в «ручеек категорий». Запало в душку. И вот сидит Илья в этой перипатетической тронной зале, на злостном стуле — в фартуке, обвешанный коробочками — а эти юроды, ученая челядь, ходят вокруг него, хороводы водят, караваем идут — и рассуждают. — Да, — приподнято говорит Душка, — труды принесли плоды, экспериментальная грязь дала результат, но надо ж внятно его теперь объяснить, завести дело до ума… — Наслоения щупануть, подтеки, — хмуро бурчит Злюка. — Внутряху свой, а на ряху — ой! Шерстью зарос, клейма некуда… Ровно сглазили. — Да-с, задумчивости у него в лице маловато, пархатости во взгляде, грусти присущей… — Щас за ребро подвесим — появится! Илья непроизвольно дернулся, ремешки впились — он охнул. — Да вы не вертухайтесь, а слушайте, — улыбнулся Душка. — Нонча здеся ты у нас как есть все выложишь, как пить дать, — мрачно пообещал Злюка. — Правдой умоешься и утрешься. Мы от тебя глаза-то оторвем! — Да, по ходу дела, — Душка стал серьезным. — Утверждали вы, и записано за вами, что явились вы с неба и на симпозиум. И давно эта навязчивая мысль у вас появилась? Сон не нарушен? Арийцев с копытцами, рунических, по ночам не ловите по углам, под кроватью не мерещатся хронически? — А когда подписуешься, заместо своей птичьей лапы двойную молнию норовишь начертать, мне уж доложили, так?! — Да вы, может, расскажете нам по случаю что-нибудь занимательное из своих прошлых жизней, снимите груз с души, — вкрадчиво предложил Душка. — Вы, к слову, кто по званию будете? Злюка: — А когда в путь тебя, сироту льдов, всем орденом провожали — ох, и наплясались с факелами вокруг ясеня, «коня Одина», так?! — Вотана, Вотана, на копье намотана, — прихлопывая в ладоши, пропел Душка. — Чарку «желчи юдки» на «дорожку песцов» с клинка нотунга клятвенно пил, было?! Арктическую арку Тита из снега лепил, так?! — Кстати, просто интересно, кто там у вас в сатрапии сейчас кошевой эрл? — В яслях прорубь посещал, окунался? Старшую Эдду в младшей группе с табуретки зачитывал, книжечку с картинками «Ося и Обо» про кровинушку нашу на горшке конспектировал, так?! — Вы, между прочим, что заканчивали — Сусуманский Технологический? Нуклеоник? Хорошист? Там действительно у вас при входе в растворную лежащая фигура Зельдовича из черного льда? Вель-ликолепно! Практическая истинно экспериментальная, надо понимать, теория космического… — А месяц, куме, тогда был — квитень, и ты с хлопцами во Саду распинался та говел, руки в гору, чув? Ёрмунганд-тугарин ранки прижигал, так, гнат?! — Ай, Ылля Батькович! Фрейе и Одину зигу в экстазе вскидывали, йа? Венсны невинные резали? Невнятные темные речи этих двух капитанов томили Илью, от черной коробочки, прикрепленной ко лбу, ломило затылок. «Они тут слетели с катушек, — думал он вяло. — Их надо вязать. Иного не дано». Долетало до него: — С зелеными инфузориями ручкались, конечно, а потом умывали ночью на дворе?.. — Шашни с аразами водил — черный корпус, белый парх, так?! С мировой аразией якшался?! Говори, глядь! Илья отрицательно покачал головой. Стул-детектор заскрипел под ним: «истинно говорит». Злюка подошел ближе и, заглядывая в глаза, сказал душевно: — Терпи, парх. Лазарь даст, Стражем станешь. — Минуточку внимания! Сфокусируйтесь покрепче, — посуровел Душка. — Сейчас недолго будет неприятно. Мы вас перекуем. — Кадима! — рявкнул Злюка, явно заклиная. — Пади, пади! Коробочка на левой руке, вздрогнув, зашевелилась и выпустила желтые листки-ворсинки, клейкие листочки, жадно впившиеся в кожу локтя. Илья закусил губу. И вторая коробочка ковала свое дело — лоб горел, кололо в висках, глаза заливал пот. С притопами, прищелкивая пальцами, Теллеры в черных мундирах двинулись вокруг стула. — Колдуй баба, колдуй дед, колдуй серенький медведь! — выли они. — Вред негожий Илья ныне превращается в Стража, верного сына Республики, родной и любимой, чтоб она уже была здорова… Замерев, слезящимися изумленными зекалами видел Илья себя в зеркале-стене — неужели вон тот — это я? — как у него клочьями осыпаются власы — медленно ниспада-ают, словно плюхается снежный пух — пэххх, — повисая в воздухе, — он сдувал их с глаз, — обнажая шишковатый череп, на котором постепенно зримо проступали, как переводные картинки, татуированные знаки — разноцветные замысловатые иероглифы, мефодица льдыни, черные квадратные буквы аббревиатур — вязь, вещающая о его прошлой жизни и обрисовывающая будущее. Наблюдал он немигающе, как толчками, скребясь, вылезает на щеках и подбородке железная щетина — видимо, так называемая «брада добра». Это что же, как диагностировал бы доктор Коган — очередной «скачок Кораха»? Скорее уж, фазовый переход Паро — расступись, старче! Ощущения — заново родился? Наконец добрался — добрел до? Вон струпья сшелушиваются с рук — осыпь! — ушла, смылась наколка «вред» — кожа становилась гладкой, смуглела… Он не подивился бы, если бы вдобавок вдруг покрылся до хвоста костяными бляшками панциря и гребень перепончатый вылез бы из трепетного позвоночника, разрушая стул, и закачался колюче, когда он, взревев, встал бы на массивные когтистые задние лапы — рыцар-р-р… И как тут не съуринировать под себя, ура, ура закричав, истинно Урусалим халдейский… Под черепом возникли голоса — грубое, гортанное, с придыханьем, шипящее многоголосье, гвалт («говорите по трое!» — взмолить бы) — заглушая мягкое, внешнее, текучее, с флавизмами, бубнение Душки со Злюкой: |