Онлайн книга «Пламенеющий воздух»
|
Это почему-то меня взволновало. Без всяких причин. Я представил себе Трифона с красным кречетом на плече, и мне сперва стало сладко и хорошо, а потом кречета стало жаль: ему-то в эфир зачем? Ему и тут, на северах, раздолье! Летай себе и летай. Переждал Горыча или Моряну, кинулся вниз, ухватил кого надо — и опять ввысь! Тут же, без всякого перерыва стал я думать про «эфирозависимых», которых Трифон тоже готовил к великой откочевке, а если без иронии — к великой трансформации, и про которых сообщил, что они уже на базе, готовят для нас все необходимое. Я тогда не удержался, спросил: — Дезодоранты обоняют? Парфюмы лижут? Ну, в ожидании чистого-то эфира? — Не употребляют они теперь, — ответил Трифон. В голосе его послышалась суровость, и шутить про нюхоманов мне больше не захотелось. Только про Вицулу еще спросил. — Вицула наш много о себе понимать стал, поступил куда-то фельдшером, — нехотя сознался Трифон… Я встал. Пора было выходить. Тепло одевшись, спустился я на улицу. Было еще темновато. Шел мелкий снег. За ночь выбелило — аж задохнулся! Уже не островки и малые делянки снега — один снег, только белизна с чистотой вокруг! Трифон ждал меня на Полевой, у подъезда. Птицы с ним не было: ни в клетке, ни в одеяле. В руках — чемоданчик с инструментами. За плечами знакомый рюкзак с теслометром. Я обошел кругом Трифона, потом встал прямо перед ним. — А птица где? — В «Ромэфире» оставил. В мансарде, где Пенкрат обитал. Кузьма Кузьмич обещал покормить, а через день отвезти в лес, выпустить. Птица молодая, только поймали… В места природного обитания вполне вернуться может. Не то что мы с вами… Два дурня сорокалетних, Тима и Триша!.. Столько лет ждали, чтоб к истинной своей природе вернуться. — А это какая такая природа, Трифон Петрович? — Имею в виду ту природу человека, тот его состав и строение, которые были нам до грехопадения присущи… Вы так и не усвоили: эфир — не просто дуновение, не просто эманация! Это плотная мысль Бога — о мире и человеке! А с нашей стороны эфирософия — это новая мысль о Боге и мироздании! — Прямо-таки новая? — Прямо, прямо, не косо! Так урча и покрикивая, Трифон навстречу новой эфирной жизни и двинул. Он впереди — я за ним. Скрылись последние романовские дома. Началось снежное поле с редкими горбиками еще не заметенной бурой земли. В поле плясал ветер. Не эфирный, наш, мокроватый Хилок. Впереди смутно чернел лес. Еловый он или сосновый — разобрать было невозможно. — Туда нам, — Трифон указал рукой в сторону леса и пошел вперед по едва приметной тропке. Стало светлеть. Как-то враз почуялось: сейчас выйдет солнце — громоздкое, будоражащее, ничуть не успокоительное… Понуро опустив голову, брел я за Трифоном. Глядя себе под ноги, что-то искал на земле взглядом. Потом понял: я стараюсь ступать за Трифоном след в след, чтобы думали — здесь прошел один человек. Снежные следы вдруг отблеснули розовым: раз, другой, третий… Я поднял голову. Сплошное зарево в полнеба! Солнца нет. Только тучи, на глазах наливающиеся кровью, их отсветы… Соколиная заря?! Она… Красная, по краям рваная, над окраинами Романова, над еловым — теперь до веточки ухватываемым — лесом, над снежным полем, над островками голой земли… «Птицы — нет, а соколиная заря (и как только это выражение в голове пустой отыскалось?) нате вам!» Я смотрел на небо, на лес и все сильней отставал от Трифона. По самому краю поля, чуть пригибаемые собственной силой и ловкостью, цепью прошли лыжники-стрелки в белых маскхалатах. Было их человек десять-пятнадцать. «Из ближней военной части?» Военные в белом шли неслышно и земли вроде не касались. «Что твои ангелы. Карабины отстегнуть и прямо с полей — в облака!» Внезапно сзади послышался шум. Зафырчал, надсаживаясь, мотор. Трифон спешил вперед, он обогнал меня уже шагов на пятьдесят-шестьдесят и мотора не слышал. Или просто не хотел оборачиваться. А я обернулся. Сзади, метрах в ста, буксовали аэросани. В них сидел Савва Лукич. Он был в какой-то дохе, в мотоциклетных очках и в шлеме. Но узнавался сразу: по массивной фигуре и особой, ястребиной, или, как он сам говорил, «куроцаповской» посадке головы. Савва что-то кричал, но мотор при этом не глушил, газовал все сильней. Почти в тот же миг с другой — приволжской — стороны кто-то высокий, в летнем картузике, с поднятым воротником, полностью закрывающим лицо, кинулся Трифону наперерез. Узнать бегущего было трудно. Как ни приглядывался — не мог! Тем временем Савва справился с рулем и подобрался ко мне почти вплотную. — Стой, Тима! Стой! — кричал он прямо с движущихся саней. — Проверка это была… Испытание тебе было! Кто ж тебя отпус-с… — Савва снова забуксовал, вездеход завертелся на месте, вдруг перестал урчать и опрокинулся на бок. Я кинулся помогать. — Все, все, малышок, дальше я сам, — плачущий Савва стал вылезать из-под вездехода, хотел что-то крикнуть, внезапный порыв ветра забил ему рот, он выплюнул снег и заорал мне в лицо что есть мочи: — Отец меня из дому выгнал! Сказал — иди! Я пошел! А отец вернул… И я тебя вернул! В отцовском изгнании… в отцовском возвращении… весь смысл мира! Я ведь… Новый русский капиталюга я… Но с людской физиономией и человеческими мыслями! И ты будешь! Садись, поехали… Я развернулся к еловому лесу. Савва забежал поперед меня. Ухватил за плечи, потом, теряя силы, сполз вниз, колени его подломились… Человек в летнем картузе уже догнал Трифона. — Кто это? — Так Столбец, конечно! — подымаясь и резко кашляя, крикнул Савва. — Ты ведь для эфирного дела… пока не годен… Зато тут сгодишься, — еще громче заорал он и полез целоваться, чего раньше себе никогда не позволял. Столбец вдалеке тоже кинулся Трифону на плечи. Кинулся сзади, свалил. Побарахтавшись в снегу, они двинулись, не тратя на нас с Саввой никакого внимания, к еловому лесу. Вдруг Трифон замедлил шаг, обернулся. На плече его красным блеснула застежка от рюкзака. Трифон сложил руки рупором и крикнул раздельно: — Все ваши затеи — пустота! В мире нет ничего… Слышите? Ни-че-го, кроме вихрей эфира! Я побежал за Трифоном. Споткнулся, упал в свежий, только что наметенный сугроб. Рот и ноздри забило снегом, какая-то деревяшка расцарапала висок… Когда я поднялся, Трифон со Столбовым были уже далеко: они быстро шли, почти бежали к лесу. Задыхаясь и тоже приставив ладони ко рту, я крикнул: |