Книга Избранник, страница 30 – Хаим Поток

Это был легкий сон без сновидений, дрема, которая придает сил, но не отключает от внешнего мира полностью. Я чувствовал дуновение теплого ветерка и запах свежескошенной травы, а в ветвях сидела птичка и долго пела, прежде чем улететь. Я каким-то образом знал, где эта птичка, даже не открывая глаз. Дети играли на улице, разок тявкнула собака и взвизгнули автомобильные тормоза. Где-то играли на пианино, и музыка медленно накатывала на меня и уходила, как океанский прилив и отлив. Я почти узнавал мелодию, но никак не мог вспомнить — она ускользала от меня, как ветерок. Я слышал, что дверь открылась и закрылась, заскрипели половицы, а потом все смолкло, я знал, что кто-то поднялся на крыльцо, но никак не мог открыть глаза, чтобы не спугнуть этот полусон с его запахами, звуками и струящейся музыкой. Кто-то стоял на крыльце и смотрел на меня. Я ощущал его взгляд. Он постепенно вытаскивал меня из сна, и вот наконец я открыл глаза и увидел Дэнни, стоящего в ногах шезлонга, скрестив руки на груди, покачивая головой и прищелкивая языком.

— Ты спал как младенец, — сказал он, — мне прямо совестно, что я тебя разбудил.

Я зевнул, потянулся и сел в шезлонге.

— Хорошо вздремнул… — сказал я и снова зевнул. — А сколько сейчас времени?

— Почти пять, соня. Я тебя здесь уже десять минут жду.

— Я проспал почти три часа… Вот так вздремнул!

Он снова пощелкал языком и покачал головой.

— Какой же ты полевой игрок, — сказал он, подражая мистеру Галантеру. — Как мы сможем крепить оборону, Мальтер, если ты здесь дрыхнешь?

Я засмеялся и вскочил на ноги.

— Куда пойдем? — спросил он.

— Понятия не имею.

— Давай зайдем к моему отцу в шул? [29] Он хотел бы с тобой познакомиться.

— А где это?

— В пяти кварталах отсюда.

— А мой отец здесь?

— Я его не видел. Меня ваша служанка впустила. Так что, идем?

— Конечно. Дай только я умоюсь и надену пиджак с галстуком. Ты уж извини, лапсердака у меня нет.

Он ухмыльнулся:

— Строгая форма обязательна только для верной паствы.

— Ладно, верная паства. Зайди со мной в дом и подожди немного.

Я умылся, оделся, сказал Мане, чтобы она объяснила отцу, куда я отправился, и мы вышли.

— Зачем твой отец хочет меня видеть? — спросил я, когда мы сошли с каменных ступеней крыльца.

— Он хочет с тобой познакомиться. Я сказал ему, что мы друзья.

Мы вышли на улицу и направились в сторону авеню Ли.

— Он всегда проверяет моих друзей, — пояснил Дэнни. — Особенно тех, кто не входит в паству. Это ничего, что я сказал ему, что мы друзья?

— Ничего.

— Я правда так думаю.

Я ничего не ответил. Мы дошли до перекрестка с авеню Ли и повернули направо. Авеню была полна машин и людей. Что могут подумать мои одноклассники, завидев меня с Дэнни? Вот у них тема для разговоров будет! Ладно, рано или поздно они меня с ним увидят.

Дэнни смотрел на меня, его скульптурное лицо выглядело серьезным.

— У тебя есть братья или сестры? — спросил он.

— Нет. Моя мать умерла вскоре после моего рождения.

— Очень жаль это слышать.

— А у тебя?

— Брат и сестра. Сестре четырнадцать, брату восемь. А мне скоро пойдет шестнадцатый.

— И мне тоже.

Мы выяснили, что родились в один год, с разницей в пару дней.

— Ты прожил все эти годы в пяти кварталах от меня, а я ничего про тебя не знал, — сказал я.

— Мы живем довольно замкнуто. Мой отец не любит, когда мы общаемся с посторонними.

— Извини, что я тебе это говорю, но твой отец похож на тирана.

Дэнни не стал спорить. А вместо этого сказал:

— Он очень волевой человек. Когда он принимает решение, так тому и быть. Точка.

— А он не возражает, что ты общаешься с таким апикойресом, как я?

— Потому-то он и хочет с тобой познакомиться.

— Ты ж вроде говорил, что твой отец никогда с тобой не разговаривает.

— Он и не разговаривает. За исключением того времени, когда мы изучаем Талмуд. Тогда мы разговариваем. Во время занятий я набрался храбрости и рассказал ему про тебя, и он сказал мне привести тебя сегодня. Это самая длинная фраза, которую я от него слышал за многие годы. Кроме того раза, когда я убедил его разрешить нам играть в бейсбол.

— Я бы с ума сошел от отца, который со мной не разговаривает.

— Это неприятно, — спокойно ответил Дэнни. — Но мой отец — выдающийся человек. Познакомиться — увидишь сам.

— Твой брат тоже станет раввином?

Дэнни уставился на меня:

— А почему ты спрашиваешь?

— Да нипочему. Так станет?

— Не знаю… Может, и станет.

Он сказал это каким-то странным, почти тоскливым голосом. Я решил не углубляться в эту тему. А он продолжил рассказывать о своем отце:

— Он действительно выдающийся человек, мой отец. Знаешь, он же спас свою общину — перевез ее в Америку вскоре после Первой мировой войны.

— Я никогда об этом не слышал, — отозвался я.

— Так оно и было.

И Дэнни рассказал мне о молодости своего отца в России. Я слушал с возрастающим изумлением.

Дед Дэнни был уважаемым хасидским ребе в маленьком городке на юге России, а отец — вторым из его сыновей. Старший сын должен был унаследовать раввинское место его отца, но во время обучения в Одессе он внезапно пропал. Кто-то говорил, что он убит казаками; в то же время ходили слухи, что он принял христианство и уехал во Францию. Второй сын стал наследником в семнадцать лет и к двадцати годам снискал репутацию выдающегося талмудиста. После смерти отца он автоматически занял его место. В то время ему шел двадцать второй год.

Он оставался ребе все то время, пока Россия участвовала в Первой мировой войне. За неделю до большевистской революции, осенью 1917 года, его молодая жена родила ему второго ребенка, сына. Два месяца спустя его сын, его жена и его восемнадцатимесячная дочь были убиты шайкой казаков-мародеров, одной из многих банд, бродивших по России после революции, когда она погрузилась в хаос. Он сам был оставлен на смерть с пистолетной пулей в груди и бедром, рассеченным сабельным ударом. И полдня пролежал без сознания рядом с телами детей и жены, прежде чем русский крестьянин, который топил в синагоге печь и подметал пол, нашел его, отнес в свой дом, вынул пулю, перевязал раны и привязал к кровати, чтобы он не слетел на пол, пока метался дни и ночи в лихорадке и безумии, которые за этим последовали.