Онлайн книга «Шалом»
|
Однако это состояние души тем и опасно, что толкает к поступкам, которые, быть может, в этот день не стоило делать. Наверно, следовало выпить еще грамм по сто и отправиться спать. Но оживший Андрэ вдруг решил, что непременно надо доставить под мост три оставшихся бюста. А если сделать три рейса троллейбусом, то к вечеру он как раз успеет. Витек, раздосадованный неудачей переговоров, тоже куда-то спешил, поэтому, выпив еще пивка, они добили остатки «Крыжачка» и Андрэ, прихватив бюст косоглазого мужика, отправился на остановку. Подоспевший вскоре троллейбус повез его в центр. Ехать было недалеко – несколько остановок, и возможно, если б он вышел из бомбоубежища десятью минутами позже, адские рогатые жернова проехали б мимо. Однако он сел именно в этот троллейбус и направился в руки злой Мойры, поджидавшей его через две остановки. То, что это засада, он понял не сразу. Троллейбус остановился, и в распахнувшиеся двери сразу с трех сторон вошли контролеры. Это немного огорчило Андрэ. Билета у него, естественно, не было, поэтому он с раздраженьем подумал, что придется выйти и подождать следующий троллейбус. Обнимая голову глиняного уродца, он стоял на задней площадке, когда контролерша – тетка с громоздким шиньоном, протолкавшись к нему, строго спросила: – Ваш билет? К этому моменту пары эфира в его голове еще не успели вновь превратиться в чугун. Настроение было лирическое, ругаться ни с кем не хотелось, поэтому, весело глядя контролерше в глаза, он ответил: – Мадам! У меня нет билетика! И штраф нечем платить! Мадам сразу тоже повеселела и крикнула кому-то у другой двери: – Зина! Тут заяц нейки с копьем в голове! И штраф платить не хочет! – Вывадзи на улицу! Хай Макарыч разбираецца! – рявкнула из дальнего конца салона Зина. – Подождите, мадам! Вы меня с кем-то спутали! Во-первых, я не заяц, а лев! Во-вторых, за что же сразу Макарыч? Нельзя зайцев расстреливать! – Андрэ вдруг, почувствовав неладное, немного занервничал. – Я вам не мадам! И вы мне не лев! Заяц, выходите! Фу, як перагаром нясе! – Баба с волосатой башней замахала перед носом руками. Андрэ глянул за двери – на остановке стоял здоровенный Макарыч с малым макарычем в кобуре и поджидал троллейбусных зайцев. – Давайте, давайте! Выходите! Не заставляйте вас за уши вытягивать! У вас и так вон одно ухо осталось! – весело добавила мадам. Андрэ понял, что препирательства бессмысленны, и с недобрым предчувствием направился к выходу. – Вот этот! Говорит, что он лев, и штраф платить не хочет! – крикнула из-за спины мадам милиционеру на улице. – Не хочет? Заставим! Гражданин, пройдите в автобус! – рявкнул Макарыч, и тут Андрэ заметил, что рядом с остановкой стоял маленький «пазик», в который отправляли всех длинноухих без проездных аусвайсов. – Разберемся, какой вы лев! – Макарыч взял его под руку и сопроводил до двери автобуса. В «пазике» сидело несколько перепуганных зайцев и мент в форме капитана, который составлял за столом протокол. Опустившись на коричневое дерматиновое сиденье, Андрэ принялся дожидаться своей очереди. Как назло, эфир в голове к тому времени снова стал обращаться в нитроглицерин, и Андрэ вдруг с ужасом заметил, что его тело, движения, речь начали фрагментироваться, разваливаться на осколки. Эйфория сменилась состоянием отупенья. Сознанье воспринимало реальность не связанными друг с другом лоскутами. Между ними образовались пустоты, тянувшие его в какую-то странную каламуть. В голове все плыло, мешалось – статуи, шкафы под мостом, аусвайс, троллейбус, баба с шиньоном, день за окном, мент, составляющий протокол. Вскоре он ощутил себя возле стола. Перед ним фуражка с кокардой. Два черных глаза под густыми бровями. Пухлые синеватые губы что-то ему говорят. – Что ж это, лев, а без билетика ездите? – Понима-а-ете-е йя не-е-е из зо-о-опарка, я только ин-н-но-окенн-ти-и-ия хотел отвезти… – Гляди, Макарыч, так он же в жопу пьян! Вызывай машину! Этого в участок! – Нне-е-е-е надо… в участок… – Третий, третий, вызывает пятый! Клетку нам на остановочку! Заяц тут в стельку пьяный попался. Мы на проспекте Мира на углу Космонавтов… Давай. Ждем… – Начальник… не-е-е надо космонавтов… я не-е марси-и-анин…не надо к-клетку… н-не хочу в з-зо-опарк… – Усади-ка его в кресло, а мне следующего давай… Перед глазами опять коричневая, обитая дерматином лавка… Женщина перед человеком в фуражке… Зашли два мента. – Вот этот… Забирайте его… Железная клетка уазика. Маленькое зарешеченное окно. Напротив узкое сиденье для одного человека. Хлопнула дверь. Куда-то везут. На кочках трясет. Поворот… Опять поворот… Открывается клетка. – Приехали! Выходи! Какая-то комната. Стол. Деревянная лавка. Стены обиты ДВП до половины. Дальше краска. Почему-то салатовая. – Что это за голова у тебя? – Иннокентий Петрович… Мое произведение… – Ты что, художник? – Скульптор… – Дай-ка его сюда! А то разобьёшь… – Не дам… отпустите меня… – Куда этого с головой? – Давай пока в обезьянник! Только каску с него сними. – Не надо каску снимать… вы не имеете права… – Уберите руки! Оставьте! – Гляди! Сопротивляется! А ну-ка, руки ему подержи! – Ты что, блядь, делаешь!!! – Ах ты, сволочь! Брыкается! – Убери карявки, козел!!! – Ах, я козел? Иван, сюда! Помоги! – Блядь!!! Голова разбилась! Иннокентий Пет… – Ах ты, сука! Драться надумал! Давай! Давай! Дубиналом его! – Руки!!! Руки крути! Сильный гад попался! За спину, за спину давай! – Козлы!!! Фашисты!!! Что ж вы делаете?! – Ах ты, паскуда! Ну ты у меня сегодня ласточкой полетаешь! – Крути!!! Крути!!! Наручники быстрей! Дай ему еще раз! – Ласточку! Ласточку давай! Ноги держи! Пристегивай! Фу ты, черт! Во, сука! – Гестапо!!! Животные!!! Вы за это ответите! – Дайка ему по зубам! Чтоб не вякал! – В обезьянник тащи! Еще немного! Ах ты, мразь! Еще и кусается! – Двинь ему еще пару раз! Пшикни в морду газком, пусть полетает! – Фу, вонь пошла! Дверь быстрей закрывай! Последнее, что Андрэ еще помнил, – холод бетонного пола на щеке, на котором, изогнувшись всем телом, он лежал с пристегнутыми к ногам за спиной руками. Наручники больно сдавливали щиколотки и запястья, а из глаз катились большие, размером с горошину слезы. Слезы горечи от едкого газа, смешанные с горечью немого вопля обиды. Шелома на его голове уже не было… |