Книга Осень для ангела, страница 21 – Сергей Шангин

— Скажите, Иван Васильевич, почему вы решили, что лучше, чем у вас на кладбище этим душам нигде не будет?

— Я это чувствую. Сердцем или душой, не знаю точно, но чувствую.

— Чувствую?! М-да, нечто неопределенное, размытое, линейкой не измеришь, на весы не положишь. Иногда, знаете ли, пользуются информацией, полученной от других. Вам никто не рассказывал про тот свет никаких историй?

— Не доводилось слышать от очевидцев, если честно. Разве что в книжках, да в кино немножко. Остальное додумал своей головой, за столько лет чего только не передумаешь.

— А что конкретно придумалось? Расскажите, если вы никуда не торопитесь, конечно. Весьма любопытно было бы послушать. Вы не возражаете? — Смерть посмотрела на своих спутников.

Те молча покрутили головами, потеряв нить разговора, не особенно понимая, что именно задумала их начальница. В такие моменты лучше молчать и соглашаться, решили они. Умным не прослывешь, но и дураком выглядеть не будешь.

— Даже и не знаю, — смутился Иван Васильевич, считавший, что размышления о сущности бытия являются чем-то интимным, — может, поконкретнее вопросик?

— Можно поконкретнее, — легко согласилась его собеседница, — как вам представляется устройство того света? Можно в общих чертах, наметками, набросками. У меня закрадываются сомнения, что вы несколько превратно представляете себе суть.

— Не знаю, — вздохнул Иван Васильевич, — сам не бывал, спорить сложно. А представления мои такие…

В краткой получасовой лекции Иван Васильевич достаточно красочно передал представления среднестатистического жителя России о том свете. Был там и Рай и Ад, медовые реки и адские сковородки, чистилище и вечное наказание.

В описаниях тех душа пребывала исключительно в двух полярных состояниях — радовалась или страдала. Потому как существовал единственный критерий отбора — грешен или нет.

Что понималось конкретно под грехом, про то история умалчивает. Получалось так, что на любой чих найдется грех. Безгрешны лишь младенцы и святые.

Все время, пока Иван Васильевич излагал свои взгляды на житие того света, души внимательно прислушивались к его словам и периодически активно кивали в знак согласия и полного разделения взглядов.

— М-да, грустное зрелище, душераздирающее зрелище, — вздохнула Смерть и отпила кофейку. — А ведь я ему говорила, — она ткнула длинным сухим пальцем в небо, — что надобно просвещать народ, пропаганда в нашем деле наиважнейшее из искусств. Вот вам и результат — за тысячи лет развития вида Хомо Сапиенс получили сплошной негатив и отсебятину.

— Постойте, постойте! — обеспокоился Иван Васильевич. — Какая же тут отсебятина? Заветы писаны Ветхий и Новый, Евангелие, Житие Святых и прочая. Разве то не ваша пропаганда? А как же: «Священник говорит с Богом!»

— Не знаю я, с кем он там говорит, но слышит плохо, глухой телефон получается.

— А что же на самом деле? — глаза Ивана Васильевича загорелись жадным огнем интереса.

— Ишь ты какой, то в несознанку играет, то вынь ему и положь всю правду-матку! Шустрый больно!

— Как хотите, — с напускным безразличием потупился Иван Васильевич. — Только это в ваших интересах. Вдруг я чего недопонимаю, вдруг осознаю и добровольно сложу свои полномочия.

— Хорошая мысль. Тогда слушай сюда…

Так и не начавшийся рассказ Смерти был самым беспардонным образом прерван внезапной сумятицей в плотных рядах душ.

— А ну пусти, отойди, подвинься! Бабка, ты чего тут встала? Сдвинься, пока трактором не переехали! Эй, мужик, алле!

Иван Васильевич обернулся на крик, резонно предполагая, что словом «мужик» тут можно именовать разве что его. Смерть недовольно нахмурилась и собралась было щелкнуть пальцами, творя заклинание.

— Погодь, мамаша, все будет наше! — приплясывая от едва сдерживаемого нетерпения, пошутил бритоголовый качок в костюме от Версаче, с золотой цепью на шее и массивной челюстью.

— Вам что нужно, молодой человек? — сухо поинтересовалась Смерть, не скрывая раздражения.

— Вопросик имеется к гражданину директору. Ты чо в натуре помер и обратно ожил, братан?

— Во-первых, я вам не брат…

— Да ладно, забей! Сам факт интересен, с детства имею интерес к наукам, — ощерился он золотыми фиксами.

— Помер и ожил, что в этом странного?

— Ниче себе, да ты Копперфилд в натуре, братан. Слышь, — тотчас обратился он к Смерти, раздраженно постукивающей пальцами по столу, — а с каждым так можно? Раз туда, раз обратно.

— Не с каждым! Тебе не кажется…

— А чо надо, чтобы можно стало? — бесцеремонно прервал браток саму Смерть.

— У тебя этого нет! — ответила та, теряя остатки терпения.

— Нету, значит купим! Да ты не боись, Вован за базар отвечает. Порожняк не гоним, нужно рыжье, сделаем. Хотите зелени, будет завались. Скажи, что надо, я тока свистну братанам, все подкатят.

— Совесть нужна и душа безгрешная, касатик! — глядя, как на инвалида, с сожалением в голосе произнесла Смерть.

— Да ты гонишь, отродясь это не требовалось.

— Мое терпение кончается!

— Погодь, имею право на один звонок!

— Ты не в тюрьме, окстись, какой звонок?

— Во, не в тюрьме, а позвонить не дают, хуже тюрьмы получается!

— Хорошо! Один звонок! Одна минута! Потом я тебя…

— Понял, время пошло!

Он выхватил из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и мигом набрал номер.

— Алле, я от Кефирыча! Ага… ну да… в натуре… мне это… срочно нужно обратно откинуться. Сказали, что можно… Кто сказал? А ты лишних вопросов не задавай, понял? Проверенные люди сказали. Сделаешь? Что значит сколько? Как обычно, церковку поставим, епархии отвалим. Во-о-о-т, так то лучше. Ну, я жду, в натуре, давай работай!

— Ты с кем это разговаривал, шустрик?

— У каждого свои секреты, меньше знаешь, глубже спишь, гы-гы-гы!

— Ты у меня сейчас уснешь, глубоко-о-о уснешь, гаденыш! Мигом колись, кому звонил, что за знакомства в канцелярии? Да я тебя…

«Дзинь-динь-дон-н-н-н» — проплыл над поляной малиновый звон маленьких колоколов.

— Алле, слушаю! — теперь уже Смерть вытянула мобильный телефон. — Что-о-о? Да как вы смеете мне приказывать? Что значит спонсоры? С кем я разговарива…

«Динь-динь-динь» — зазвучала в трубке мелодия отбоя. Смерть, чертыхаясь и плюясь, торопливо застучала по клавишам телефона.

— Алло, шефа мне дай! — грубо рявкнула она в трубку. — Обычным тоном прошу! Могу грубо попросить! Хочешь? Быстро, я сказала!

— Гавриил Степанович, что же это деется? Мне только что позвонили из небесной канцелярии и буквально в приказном порядке… Что значит с вашего разрешения? Что значит в порядке исключения? Это приказ? Ах так, тогда попрошу в письменном виде!