Книга Серебряная свадьба, страница 46 – Мейв Бинчи

Человек из Претории сказал, что скоро позвонит.

— Интересно, можете ли вы себе представить, как я буду этого ждать.

— Думаю, что могу, — ответил он со своим забавным акцентом. — Если бы я только что лишился одного из родителей и обрел надежду найти другого, я бы считал, что дело не терпит отлагательств.

Она не знала, как пережила вторник. Человек из Претории позвонил в среду, в восемь утра, и продиктовал ей телефон адвокатской конторы в Лондоне.

— Он жив или нет? — спросила она, прижав руку к горлу в ожидании ответа.

— Они не сказали, честное слово, ничего не сказали. — Он будто чувствовал себя виноватым.

— Но они могут это узнать? — вымаливала она.

— Эти люди могут направить запрос куда следует.

— Неужели они никак не намекнули? — допытывалась Морин.

— Нет, они намекнули.

— Что?

— Что он жив. И вы будете говорить с человеком, который имеет непосредственную связь с вашим отцом.

— Мне никогда вас не отблагодарить!

— Вы еще не знаете, есть ли за что меня благодарить.

— А я вам сообщу. Я вам позвоню.

— Лучше напишите, вы и так потратились на телефонные разговоры. Или вообще приезжайте сюда, ко мне.

— Не-ет, это навряд ли, чем вы еще сможете мне помочь? Вы вообще к какой возрастной категории относитесь?

— Кончайте передразнивать мое произношение, мне шестьдесят три, я вдовец, у меня прекрасный дом в Претории.

— Да благословит вас Бог.

— Надеюсь, ваш отец жив и захочет с вами встретиться, — сказал незнакомец из Южной Африки.

Ей пришлось прождать полтора часа, прежде чем удалось поговорить с человеком из лондонской адвокатской конторы.

— Ума не приложу, почему вас направили ко мне. — В голосе слышалась легкая досада.

— Я тоже, — призналась Морин. — Первоначально было решено, что мы с отцом не должны общаться, пока жива моя мать. Я знаю, это звучит как сюжет из Ганса Христиана Андерсена, но так уж вышло. Можете уделить мне две минуты, всего две? Я быстренько изложу вам суть, деловые разговоры мне привычны.

Английский адвокат понял. Он обещал позвонить.

Морин преисполнилась веры в быстродействие юридической машины. Уолтер нередко говорил ей о разных проволочках и отложенных в долгий ящик делах, да она и по собственному опыту знала, сколько уходит времени на переговоры с поставщиками при оформлении контрактов. И вот вдруг, когда с ней происходило самое важное за всю ее жизнь событие, она натолкнулась на две юридические фирмы, где, казалось, поняли всю срочность ее дела. Почувствовали ее нетерпение и отреагировали на него. В четверг вечером она проверила автоответчик у себя в квартире — ничего, кроме любезного приглашения миссис О'Хаган заходить к ним по вечерам на рюмку хереса, как она заходила к своей бедной матери. И еще сообщение от Уолтера: он собирается на выходные поехать в западную Ирландию — будут, мол, приятные прогулки, отличная еда, а также рыбалка. Можно даже обойтись без рыбалки, если Морин пожелает составить ему компанию.

Она улыбнулась. Уолтер — добрый друг.

На пленке осталось также два щелчка: люди клали трубку, не оставив сообщения. Она занервничала, а потом разозлилась на себя. Разве вправе она ожидать от этих людей такой спешки? И потом, даже если ее отец жив и находится в Англии, что казалось все более вероятным… может оказаться, что он не захочет с ней общаться, а если и захочет, то против будет Флора или его дочь. До нее вдруг дошло, что у них могут быть и другие дети.

Она ходила взад-вперед по квартире, мерила шагами свою длинную гостиную. Она даже не помнила, когда в последний раз была в таком состоянии, — все валилось у нее из рук, ни на чем не могла сосредоточиться.

Телефонный звонок заставил ее подскочить. В трубке раздался нерешительный голос.

— Морин Бэрри… Это Морин Бэрри?

— Да. — Она скорее выдохнула это «да», чем произнесла.

— Морин, это Берни, — сказали на другом конце провода, и последовало молчание, как будто там со страхом ждали, что она ответит.

А она онемела. Была не в состоянии вымолвить ни слова.

— Морин, мне сообщили, что ты меня разыскиваешь. Если нет, то…

Он, казалось, вот-вот повесит трубку. Морин прошептала:

— Ты мой отец?

— Я уже совсем старик, но я был твоим отцом, — ответил он.

— Тогда ты и сейчас мой отец.

Сделав над собой усилие, она постаралась, чтобы ее голос звучал беспечно и весело. Это был верный ход: она услышала, как он негромко, коротко рассмеялся.

— Я уже звонил, — признался он. — Но там была эта штука… Ты говорила таким официальным тоном, что я дал отбой, так ничего и не сказал.

— Я знаю, некоторые от автоответчиков просто на стенку лезут.

И опять это было сказано очень кстати, она чувствовала, что напряжение спадает.

— Но я снова позвонил, только для того, чтобы услышать твой голос, и подумал: это Морин говорит, это ее настоящий голос.

— И тебе он понравился?

— Гораздо больше он мне нравится сейчас, когда мы с тобой и в самом деле разговариваем. Мы же в самом деле разговариваем?

— Да, в самом деле.

Наступило молчание, но оно не было тягостным; они словно мало-помалу привыкали к странному ритуалу общения друг с другом.

— Ты хотел бы со мной встретиться? — спросила она.

— Больше всего на свете. Но сможешь ли ты приехать ко мне в Англию? Я сейчас не совсем здоров, не могу сам ехать к тебе.

— Нет проблем. Я приеду, когда скажешь.

— Это будет не тот Берни, которого ты когда-то знала. Он хочет, поняла Морин, чтобы она называла его не отцом, а Берни. Мама всегда называла его «бедный Бернард».

— Я ведь тебя вообще не знала, Берни, а ты меня знал совсем недолго. Так что шокирован никто из нас не будет. Я уже к пятидесяти приближаюсь — не первой молодости.

— Ладно-ладно…

— Нет, правда. Я еще не поседела только благодаря тому, что регулярно посещаю парикмахерский салон… — Она чувствовала, что несет какую-то чепуху.

— А Софи… она сказала тебе… перед тем как… — Он замялся.

— Она умерла две недели назад, Берни… От кровоизлияния в мозг… Все кончилось быстро, и она бы все равно осталась инвалидом, даже если бы поправилась, так что все к лучшему…

— А ты?..

— У меня все хорошо. Но послушай, насчет нашей встречи. Куда мне приехать? И что скажет Флора, твоя семья?

— Флора умерла. Вскоре после того, как мы покинули Родезию.

— Мне очень жаль.