Онлайн книга «Путь к последнему приюту»
|
— Наслышан. Но ни разу не видел. То есть, не участвовал. — И увидишь. И поучаствуешь. — Когда? — Выезжать надо прямо сейчас. Сегодня, как раз, полнолуние. — Куда? — В степь. А камлать я буду, как и полагается, в час волка. Знаешь, хан, что это такое? — Знаю, — подтвердил Чингиз. — Неверное и загадочное время. Ночь медленно умирает, но ещё не умерла до конца. А рассвет только ещё собирается народиться — в кровавых отблесках утренней зари. — Хорошо сказано, мой степной хан. Молодец. Вели седлать коня. Провожатых с собой брать не будем… Конь медленно и осторожно рысил по ночной степи. Очень медленно, осторожно и неторопливо. Всё ночное небо, насколько хватало глаз, было усыпано яркими июньскими звёздами. На северо-западе, разливая вокруг себя призрачное жёлтое сиянье, висела огромная круглая Луна. — Правь на Зелёную звезду, — крепко держась костлявыми ладонями за бока Чингиза, велела шаманка. — И ленивого коня погоняй, не стесняйся. Но сугубо в меру. Боги, они любят — несуетливых и отважных. Знающих, чего хотят — от этого призрачного Мира… Под широкими конскими копытами тихонько и тревожно поскрипывали мелкие камушки. Где-то на юго-востоке тоскливо и мрачно завывали голодные степные волки. — Впереди река, — известил Чингиз. — Куда дальше, бабушка? — Едем вдоль речного берега, — бодро откликнулась старуха. — Вверх по течению. Внучок… Вскоре впереди показалась ровная травянистая площадка, залитая жёлтым лунным светом. Звонко и беззаботно стрекотали шустрые степные сверчки. На противоположном берегу тревожно и угрожающе ухал ночной филин. Речные медленные воды, встречаясь с каменистыми перекатами, тихонько нашептывали что-то бесконечно-нежное, ласковое и успокаивающее. — Приехали. Слезай, — велела шаманка. — Подай мне руку…. Спасибо, степной хан. А теперь иди на поляну, к большому чёрному камню. Он там всего один, не заблудишься. — А, как же… — О коне, хан, не беспокойся. Я шепну пару заветных слов, и он уснёт до рассвета. Иди. Приблизившись к чёрному камню, Чингиз обернулся — его тёмно-гнедой конь послушно опустился на густую степную траву, а старушка, отойдя к пологой речной косе… — Кажется, она собирает сухие дрова, выброшенные щедрыми весенними водами на пологий берег, — тихонько прошептал Чингиз. — А видит наша бабуля в темноте, судя по всему, не хуже дикой камышовой кошки. — Это точно, — откликнулся от речной косы звонкий голосок, в котором не ощущалось ничего старушечьего. — И дрова собираю. И всё вижу в ночной темноте. И всё слышу. Даже писк голодной буро-рыжей мыши, которая живёт под чёрным камнем…. Что, степной хан, сердечко учащённо забилось? Не переживай, всё будет нормально. — Я и не переживаю. С чего ты взяла? — А ты, милок, переживай. Обязательно — переживай. Иначе ничего не получится… Вскоре метрах в тридцати от чёрного камня — напротив круглой блёкло-жёлтой Луны — запылал яркий весёлый костёр. — Разденься до пояса, — велела шаманка. — А теперь прижмись спиной и затылком к камушку. Крепче. Ещё крепче! Вытяни руки в стороны. Молодец, степной хан… Каменная поверхность оказалась на удивление гладкой, приятной и тёплой. — Что делать дальше? — чувствуя, как вдоль позвоночника побежали шустрые ласковые мурашки, спросил Чингиз. — Выпей шаманской настойки, — поднеся к его губам изогнутый рог горного яка, предложила старуха. — Не отрывай затылка от камня! Нельзя! Глотай. Ещё. Ещё… Напиток — кисло-приторный на вкус — приятно обжигал горло. В усталом за долгий день теле поселилась блаженная лёгкость. В голове приятно зашумело… — Закрой глаза! — приказал звонкий властный голос, в котором не ощущалось ничего старушечьего. — Крепче! Молодец… — А, что дальше? — Ничего. Жди. Только — жди…. Стой, где стоишь и не двигайся. Когда услышишь первые удары в бубен, тогда глаза и откроешь. А дальше — как получится…. Откуда — бубен? В моём старом походном мешке — всякое найдётся. Чего там только нет… А потом пришёл сон. Вернее, сладкая предательская дрёма — неверная, призрачная и обманчивая. Перед внутренним взором Чингиза навязчиво замелькали цветные рваные картинки: череда низких серых зданий, высокий бородатый старик, облачённый в тёмно-фиолетовый бесформенный балахон, железные тёмно-зелёные кони, оснащённые — вместо ног и копыт — чёрными вертящимися колёсами.… А ещё в этом странном сне была она, стройная и безумно-красивая черноволосая женщина с фиалковыми глазами молодой степной кобылицы… Время текло медленно и вязко. Незнакомка — в том странном сне — ласково улыбалась и, медленно удаляясь, призывно махала рукой. Хотелось смеяться от радости и бежать, бежать, бежать…. Куда — бежать? Конечно же, за ней. За той, предназначенной Богами… Раздался размеренный ритмичный перестук. «Пора», — подумал Чингиз и, безжалостно отгоняя усилием воли призрачное наваждение, открыл глаза. Вокруг царил тревожный, серо-призрачный полусумрак. Наступил час волка. Невдалеке трескуче догорал шаманский костерок. Чуть в стороне от костра, внимательно вглядываясь в тёмный восточный край ночного неба, застыла старая Гульча. «Куда подевались её грязные обноски-лохмотья?», — мысленно удивился Чингиз. — «Да и уродливый горб пропал без следа…». Шаманка была облачена в широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками. На её голове красовалась островерхая монгольская шапка, отороченная пышным тёмно-коричневым мехом неизвестного животного. Лицо пожилой женщины было испещрено красно-чёрными узорами — вычурными и странными. Гульча, несколько раз сильно ударив в бубен, прокричала несколько гортанных и резких фраз. Странно, но на Небесах её как будто услышали: через мгновение на восточном краю небосклона затеплилась робкая розовая нитка зари. Звёзды начали, тускнея, исчезать. Бледно-жёлтая Луна, потеряв где-то половинку своего круга, визуально приблизилась к западной линии горизонта. Шаманка закружилась в каком-то странном танце, полном резких и угловатых движений, и запела — на незнакомом языке — что-то очень тягучее и рвано-непостоянное. Порой в её песне проскальзывали просительные и жалостливые нотки, иногда же, наоборот, угадывался яростный и ничем не прикрытый гнев… Удары в бубен участились. Старуха, медленно и плавно обойдя несколько раз вокруг догорающего костра, направилась к Чингизу. Глаза — молодые, яркие, изумрудно-зелёные — приблизились к нему вплотную. «Какие же у неё красивые волосы!», — пробежала в пустой голове одинокая шальная мысль. — «Огненно-рыжие, блестящие. И гадких бородавок больше нет на носу…». |