Книга Голиаф, страница 8 – Скотт Вестерфельд

— Как раз после поднятия груза зазвучала тревога — два коротких сигнала клаксона. Вы, вероятно, помните, как оно было в Альпах, когда нам пришлось скидывать за борт золото моего отца.

— Не хочу даже вспоминать.

— Значит, забыть не можете, — констатировал Алек. Фольгер их всех тогда чуть не приговорил тем, что припрятал на борту четверть тонны золота. — Балластная тревога означает, что на корабле перевес, а потому Дилан с доктором Барлоу все эти часы проводят в грузовом отсеке. Разбирают, должно быть, груз для выяснения, отчего он оказался тяжелее, чем ожидалось.

— Все это весьма логично, — согласился Фольгер, а затем покачал головой: — Но тем не менее я не вижу, как всего-навсего один грузовой поддон может сказаться на весе трехсотметрового корабля. Абсурд какой-то.

— Вовсе не абсурд. «Левиафан» по сути своей аэростат, так что вес у него досконально соразмерен с плотностью…

— Благодарю вас, ваше ясновельможное высочество. Однако, — Фольгер выставил перед собой руку, — вашу лекцию по аэронавтике предлагаю оставить на потом.

— А я думал, граф, — натянуто заметил Алек, — вам покажется интересным, как аэронавтика в этот самый момент не позволяет вам сверзиться с высоты вниз.

— Да, действительно. Так что лучше, наверное, оставить это за специалистами, да, принц?

На ум напрашивалось как минимум несколько резких ответов, но Алек попридержал язык. Почему, интересно, Фольгер в таком гнусном настроении? Помнится, когда пару недель назад «Левиафан» повернул на восток, он был очень даже доволен, что летит подальше от Британии, где его наверняка ждет заключение. Постепенно он обвыкся с жизнью на борту корабля, обменивался регулярно сведениями с доктором Барлоу и даже завязал приятельство с Диланом. Однако весь истекший день граф был явно не в своей тарелке: смотрел на всех косо, грубил. Да и Дилан что-то перестал носить ему поднос с завтраком. У них что, вышла какая-то размолвка?

Фольгер сложил карту и сердито пихнул ее в ящик стола:

— Выясните, что это за груз от русских, даже если вам придется выбивать это из того парня кулаками.

— Под «тем парнем», я так полагаю, вы имеете в виду моего доброго друга Дилана?

— Хороша доброта у этого вашего друга. Если бы не он, вы бы сейчас были на свободе.

— Это был мой выбор, — сказал Алек твердо. Быть может, Дилан и в самом деле настоял на его возвращении сюда на корабль, но винить тут все равно некого, да и бесполезно. Решение он, Алек, принял самостоятельно. — Но спросить я спрошу. А вам, быть может, не мешает попытать на эту тему доктора Барлоу: вы же с ней на короткой ноге.

— Да хоть запытайся, — Фольгер удрученно качнул головой. — Эта женщина говорит лишь то, что им удобно нам поведать. Порционно.

— Может, как ни странно, намек на разгадку есть в ваших газетах? Что-нибудь о том, что русским нужна помощь в северной Сибири?

— Если бы. — Вспомнив что-то, Фольгер достал из выдвинутого ящика стола какую-то бульварного вида газетенку и сунул ее Алеку. — Вот. Хотя бы тот американец-репортер перестал о вас кропать.

Алек взял, посмотрел: газета «Нью-Йорк уорлд». На передней полосе репортаж Эдди Малоне, американского репортера, которого они с Диланом повстречали в Стамбуле. Малоне проведал кое-какие секреты о готовящемся восстании, и Алек тогда выменял историю своей жизни на молчание этого выжиги. Результатом явилась серия статей об убийстве родителей Алека и о его бегстве из дома. Все это на редкость неприглядно. Хотя в этой газете было не об Алеке. Заголовок зазывно гласил: «Дипломатический провал неустрашимых!»

Под броской надписью была фотография «Неустрашимого», шагохода-слона, на котором разъезжал по Стамбулу британский посол. Эту элефантину тогда, во время пребывания «Левиафана», попытались захватить подпольные германские агенты, спровоцировав для этого бунт, в котором умышленно обвинили британцев. Лишь проворство и сметка Дилана спасли тогда дипломатов от полного краха.

— Но ведь это было, когда… два с лишним месяца назад? И это в Америке называют новостями?

— До меня эта газета добиралась ровно столько, хотя, да, новость уже изначально была из разряда устаревших. Видимо, тому типу Малоне уже нечего было высасывать из пальца насчет вас.

— Ну, и слава богу. — Алек перелистнул страницу, где было продолжение статьи. Еще одна фотография: Дилан, раскачиваясь на хоботе элефантины, кидается на одного из германцев.

— Отважный гардемарин спасает положение, — с ухмылкой прочел Алек вслух. Ну вот, хоть раз в лучах славы вместо него искупнулся Дилан. — Можно я это себе оставлю?

Вильдграф не ответил — вместо этого он сердито глядел в потолок, на котором сейчас сидела вестовая ящерица.

— Принц Александр, — провещала она голосом ученой леди. — Мистер Шарп и я были бы рады, если б вы приобщились к нам в грузовом отсеке, если такое возможно.

— В грузовом? — живо откликнулся Алек. — Разумеется, доктор Барлоу. Скоро буду. Конец сообщения.

Фольгер хотел шугнуть ящерку рукой, но та уже успела ускользнуть в передаточную трубу.

— Отлично. Может, теперь у нас появятся хоть какие-то ответы.

Алек, сложив газету, сунул ее в карман.

— Хотя зачем я им там нужен?

— Для компании, разумеется, — фыркнул Фольгер. — Радость общения, все такое. Не будет же ящерица вам врать.

В грузовом отсеке пахло как в дубильне, старым мясом и кожей. Тут и там неровными стопами возвышались длинные бурые ломти, валялись куски дерева.

— Это и есть ваш драгоценный груз? — поинтересовался Алек.

— Две тонны вяленой говядины, полцентнера успокоительного и боеприпасы: тысяча пулеметных лент, — прочел по накладной Дилан. — Но есть еще и несколько неучтенных ящиков.

— Кое-что весьма неожиданное, — дополнила доктор Барлоу. Вместе с Таццой она находилась в дальнем углу отсека, разглядывая какой-то ящик. — Причем достаточно тяжелое.

— Тяжелое, — тоненько вздохнул у нее на плече лори, поглядывая на открытый ящик с таким неудовольствием, будто таскал его на себе лично.

Алек глазами поискал Бовриля. Тот свисал с потолка над головой у Дилана. Алек поднял руку, и тварюшка перебралась ему на плечо (граф Фольгер, само собой, являться к себе со всякими исчадиями не разрешал).

— Guten Tag, — поздоровалась тварюшка.

— Guten Abend, — поправил Алек, после чего обернулся к доктору Барлоу: — Могу я спросить, для чего царь просил нас поднять на борт кучу этого бекона?

— Нет, не можете, — ответила ученая леди. — Но попрошу вас взглянуть на этот неожиданный для нас груз. Нам нужен ваш опыт жестянщика.

— Мой опыт жестянщика?

Вместе с ученой леди Алек заглянул в недра ящика. Из упаковочной соломы беспорядочно выглядывали металлические части, в полумраке глянцевато поблескивая. Он присел на корточки, потянулся внутрь и вынул одну из частей. Тацца, понюхав ее, тихонько заскулил.